Николай и Александра

Вернувшись домой, государь с головой погрузился в работу, «которой боялся всю жизнь». Перед ним лежала гора бумаг, которая росла с каждым днем. Он внимательно изучал документы, писал свои пометы на полях, подписывал рескрипты, приказы о представлении тех или иных лиц к очередному чину или ордену. Не успев набраться опыта, поначалу советовался с родительницей. «Я рассмотрел все дела, прошения и т. д., которые ты мне прислала», – добросовестно докладывал молодой царь. Через две недели императрица-мать ответила сыну: «Жаль, что приходится посылать тебе такую уйму бумаг, но так бывает всегда в начале лета, когда министры уходят в отпуск».

Однако молодой император не всегда следовал рекомендациям Марии Федоровны. Когда та обратилась к сыну с просьбой выдать одной княгине вспомоществование из казны в миллион рублей, Николай Александрович строго отчитал августейшую родительницу. В письме от 13 августа 1895 года он указал: «Я должен поговорить с тобой, милая Мама, о скучных вещах… Что касается прошения или желания княгини Лопух. Дем. о прощении им долга и еще о ссуде из банка 1 миллиона, то я по совести должен сказать, что обе просьбы ее удовлетворить невозможно. Я хотел бы видеть, осмелилась бы она заикнуться об этом Папа, – во всяком случае, я слышу тот ответ, который он бы дал ей. Самое большое облегчение, которое ей можно оказать… это простить долг, но после этого подарить ей миллион – это сумасшествие… Хороши были бы порядки в Государственном казначействе, если бы я, за спиной Витте (он теперь в отпуску), отдавал бы тому миллион, этой два и т. д.? Таким способом все то, что было накоплено и что составляет одну из самых блестящих страниц истории царствования дорогого Папа, а именно финансы, будут уничтожены в весьма немного лет».

Гораздо более сложную проблему для государя представляли его дяди – четыре брата покойного императора Александра III. Великий князь Владимир Александрович, самый старший из них – охотник, гурман и покровитель изящных искусств, – командовал Императорской гвардией и был президентом императорской Академии художеств. Алексей Александрович, обладавший большим личным обаянием и огромным животом, одновременно являвшийся главным начальником флота и морского ведомства, слыл бонвиваном международного масштаба, любившим тяжелые корабли и легкомысленных женщин. Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, был человеком настолько ограниченным и деспотичным, что запретил своей жене читать «Анну Каренину» из опасения, что книга вызовет нездоровое любопытство или слишком сильные переживания. Лишь Павел Александрович, который был всего на восемь лет старше императора, не доставлял ему никаких хлопот.

«Николай II провел первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей, – вспоминал впоследствии великий князь Александр Михайлович. – Он боялся оставаться наедине с ними. В присутствии посторонних его мнения принимались дядями за приказания, но стоило племяннику и дядям остаться с глазу на глаз, их старшинство давало себя чувствовать… Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем, Алексей Александрович повелевал морями, Сергей Александрович хотел бы превратить московское генерал-губернаторство в собственную вотчину, Владимир Александрович стоял на страже искусств. Все они имели, каждый своих, любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить „русский сезон“ в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше… и т. д.».

Не удивительно, что дяди оказывали на царя огромное влияние: в ту пору, когда их неопытный двадцатишестилетний племянник неожиданно стал императором, все это были энергичные, сравнительно молодые люди. Когда он ездил в Дармштадт, чтобы сделать предложение Аликс, трое из них сопровождали цесаревича. Именно они настояли на том, чтобы бракосочетание состоялось в торжественной обстановке в Санкт-Петербурге, а не в узком семейном кругу в Ливадии. После коронации и ходынской катастрофы они заставили царя отправиться на бал во французское посольство. Их влияние продолжалось долгие годы. И лишь пройдя горнило Русско-японской войны и революции 1905 года, император, которому исполнилось уже тридцать шесть лет, стал освобождаться от этого бремени.