Пасха 1904 года, проведенная у Гумилёвых при свечах, несколько сблизила Аню и Колю. Она уже не находила такими необычными и непонятными его рассказы о дальних странах. Теперь она часто брала в библиотеке у Гумилёвых книги. Читала она в ту пору много и с интересом, как бы наверстывая упущенное время.
Их встречи стали более частыми. Они появлялись вместе на студенческих вечерах в Артиллерийском собрании, участвовали в благотворительном спектакле, побывали на нескольких спиритических сеансах Бернса Мейера. Однажды попали на выступление знаменитой танцовщицы Айседоры Дункан.
Коля ценил брата Ани — Андрея за проницательный ум и образованность. Андрей был знатоком и ценителем античной поэзии, но в то же время знал стихи Брюсова и Бальмонта, говорил о появившихся весной 1903 года стихах поэта Александра Блока.
Николай пригласил Анну на свой день рождения. А через несколько месяцев она пригласила его на свой. Ей было интересно, как поздравит ее Коля, чем удивит. Ведь он так любил оригинальничать, особенно перед девушками. Был июнь, и множество ярких и красивых цветов украшали город. Коля задержался, разыскивая букет покрасивее… Анна, желая его уколоть, сказала: «Видите сколько у меня букетов? Я просто завалена цветами!» Юноша был уязвлен.
— Извините, я буду у вас через полчаса, — сказал он.
Гумилёв исчез так же стремительно, как и появился.
Гости пошли за стол пробовать большой праздничный торт. Поздравляли Инну Эразмовну и Андрея Антоновича. Всем было весело, и о Гумилёве забыли. Но вскоре Коля явился с новым букетом. На сей раз это были пурпурные розы необычайной красоты, «словно сделанные из королевской мантии».
Но именинница и этот букет не оценила, воскликнув: «Коля! Ну что это такое? Опять цветы!.. У меня же их…»
Гумилёв вспыхнул:
— Извините! Таких цветов у вас нет. Это розы из сада вдовствующей Императрицы Александры Федоровны.
Гумилёв умудрился опустошить одну из самых красивых клумб, перебравшись через дворцовую решетку Императорского сада. Аня была смущена. Николай ловил на себе удивленные взгляды гостей и чувствовал себя именинником. Вскоре он попрощался и ушел. Быть может, она пожалела, что обидела рыцаря, влюбленного в нее.
На лето семья Гумилёвых отправилась в Рязанскую губернию, в свое имение Березки, где Коля занимался верховой ездой и читал любимых французских поэтов-символистов. Из гимназии стараниями директора его не отчислили, а оставили на второй год в седьмом классе. Брат Дмитрий окончил восьмой класс гимназии и поступил в Петербурге в морской кадетский корпус в гардемаринские классы.
Горенко на лето, как обычно, уехали на юг, на берег Стрелецкой бухты, неподалеку от Севастополя. Вернулась морская русалка в северное Царское Село осенью еще более похудевшей и загоревшей до черноты.
Коля и Аня не продвинулись в своих отношениях дальше знакомства. Скоро начались занятия. Но привычный размеренный уклад жизни Николаевской гимназии был нарушен еще 27 января 1904 года, когда после литургии в гимназической церкви протоиерей Рождественский с амвона прочитал Высочайший манифест об открытии военных действий на Дальнем Востоке и было совершено молебствие о даровании победы русскому воинству. На переменах гимназисты собирались группками и обсуждали положение дел на востоке. В старших классах многие хотели стать добровольцами и уехать помогать русской армии. Гимназия гудела как потревоженный улей. Коля мечтал записаться вольноопределяющимся. Однажды дома он очень осторожно высказал свою заветную идею и получил чувствительную отповедь от отца, что лучше бы он исправил свои двойки и закончил наконец седьмой класс. Коля обиделся. Может быть, думал он, война еще будет идти, когда он одолеет седьмой класс. Однако на войну Гумилёв опоздал. Ввиду явного поражения русских эскадр и войск на Дальнем Востоке и падения Порт-Артура пошли разговоры о перемирии.
Но спокойствие не вернулось в стены гимназии, где царила неразбериха. Классы не убирались. Ученики заговорили о какой-то революции, заговоре против царя. Учителя допускали некоторые вольности. Диакон Федор Степанович Ильинский приходил на занятия часто выпивши и даже, случалось, засыпал на кафедре. Учитель математики Мариан Генрихович Згоржельский ходил вечно хмурым. Сам директор появлялся в гимназии несколько раз в неделю и то лишь на своих уроках в выпускном классе. Иннокентий Федорович был в общем-то плохой администратор. Как истинный поэт, он не снисходил до обыденности. Директор важно шествовал, не замечая грязи и убогости гимназической обстановки, в окружении любимых учеников.