Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Поэт любит эту часть земли, он признается: «Обреченный тебе… я поведаю…» и верит, что за его любовь и правдивый рассказ ему будет место в этом раю, и он обращается к Богу:

И последняя милость, с которою
Отойду я в селенья святые:
Дай скончаться под той сикоморою,
Где с Христом отдыхала Мария.

(Там же)

Первое стихотворение книги — «Красное море». Поэт не раз бывал на нем, видел его ночью и днем. В «Шатре» он не просто описывает море, а дает отраженный взгляд своей души. Как живописно и емко звучит гумилёвское приветствие:

Здравствуй, Красное Море, акулья уха.
Негритянская ванна, песчаный котел!
На твоих берегах, вместо влажного мха,
Известняк, как чудовищный кактус, расцвел.

И в этих стихах появляется биографическая деталь — «акулья уха». Известно, что поэт участвовал в ловле акул и эта охота оставила глубокий след в его душе.

Море у Гумилёва наделено разумом и памятью, море — Бог и море — справедливый судья, оно по-царски казнит и милует мореходов:

И ты помнишь, как, только одно из морей,
Ты когда-то исполнило Божий закон,
Ты раздвинуло цепкие руки зыбей,
Чтоб прошел Моисей и погиб Фараон.

Третье стихотворение «Шатра» — «Египет» также навеяно живым воспоминанием поэта. Это гумилёвский неповторимый Египет, им одним подсмотренный и его душой открытый:

И такие смешные верблюды
С телом рыб и с головками змей,
Словно дивные, древние чуда
Из глубин пышноцветных морей.

Вот таким ты увидишь Египет
В час божественный трижды, когда
Солнцем день человеческий выпит
И, колдуя, струится вода.

Поэт видит лик «благосклонной Изиды», у него пирамиды думают, а Сфинкс охраняет древние святыни, ожидая «гостей из пустыни». Из мира сказочных сфинксов Гумилёв отправляется в современный ему Египет, где:

…поэты скандируют строфы,
Развалившись на мягкой софе…

В стихотворении совершенно неожиданный вывод: для кого существуют все эти чудеса природы? — оказывается, для того,

…Кто с сохою или с бороною
Черных буйволов в поле ведет.

И это фактически точно, ведь страна была крестьянской. И Гумилёв как истинный художник погрешить против истины не мог.

За «Египтом» следует «Сахара». Может быть, именно это стихотворение послужило Георгию Иванову поводом, чтобы потом написать анекдотический рассказ о Николае Степановиче, как он преодолевал Сахару. Увы, до нее поэт не добрался. Но тем не менее он сравнивает с Сахарой другие пустыни и приходит к интересному выводу:

Все пустыни от века друг другу родны,
        Но Аравия, Сирия, Гоби —
Это лишь затиханье Сахарской волны
     В сатанинской воспрянувшей злобе.

Здесь Гумилёв подымается до апокалиптического толкования возмездия:

…И когда наконец корабли марсиан
         У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
         И дадут ему имя: Сахара.

Здесь стихи наполнены личностным «я» Гумилёва — это взрыв его души, это гнев поэта, это видение конца.

30 августа 1921 года появилась рецензия на «Шатер» все того же Голлербаха, озаглавленная едко: «Путеводитель по Африке» («Жизнь искусства», № 806). Комментировать набор бессвязных фраз человека, не имевшего никакого понятия об африканском континенте и малосведущего в поэзии, нет смысла.

Конечно, не все стихотворения сборника на одном уровне. «Судан» действительно напоминает географическую картину в стихах. Но совершенно по-другому звучат строки поэта, когда он пишет о тех местах, где он провел в общей сложности два года. Это — «Абиссиния», «Галла», «Сомали», «Экваториальный лес» и стихотворение «Суэцкий канал», не вошедшее в издание 1921 года.

Гумилёв признается в любви к «колдовской стране», и как проникновенно звучат его строки:

Как любил я бродить по таким же дорогам,
Видеть вечером звезды, как крупный горох,
Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
По ночам зарываться в седеющий мох…

(«Абиссиния»)

И как тоскует он в красном Петрограде и хочет вырваться туда, на абиссинский простор: