Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

На зиму Гумилёв отправил своих детей и жену вместе с матерью в Бежецк. Поэт встречал Новый год вместе с братом Дмитрием и его женой Анной. Она вспоминала: «Встретили мы Новый год очень оживленно и уютно. Никто из нас не предполагал, что этот год будет для нас трагическим, что это последний раз… Он (Гумилёв. — В. П.) был все таким же отзывчивым, охотно делившимся с каждым всем, что он имел. Как часто приходили в дом разные бедняки! Коля никогда не мог никому отказать в помощи».

1 января к Гумилёву пришел в гости Осип Мандельштам, поздней осенью 1920 года вернувшийся с юга, занятого Белой армией. Николай Степанович тогда осведомился: «А бумаги у тебя в порядке?» Тот, не моргнув глазом, беспечно ответил: «Документы? Ну конечно, в порядке!» После чего предъявил Гумилёву удостоверение личности на имя сына петроградского фабриканта, выданное полицейским участком в Феодосии, находящейся под властью барона Врангеля. По настоянию Гумилёва Мандельштам уничтожил это «удостоверение», за которое мог поплатиться жизнью. После этого Николай Степанович отправил его к Луначарскому. Осип Мандельштам быстро освоился в Петрограде, получил необходимые документы, стал жить в Доме искусств и получать паек.

Вскоре на Рождество Николай Степанович отправился в Бежецк, чтобы побыть со своей семьей. Здесь он посетил отдел народного образования. Наверняка этому способствовала его сестра Шура, работавшая учительницей. В отделе поэту предложили выступить с докладом о современном состоянии литературы в России и за границей после 1917 года. На лекцию пришло довольно много народу, в том числе и те, кто сам пробовал писать стихи и хотел услышать мнение о них известного поэта. Бежецкое литературное объединение обратилось с просьбой к Николаю Степановичу, чтобы он походатайствовал о приеме их объединения в Союз поэтов.

После отъезда Николая Степановича Бежецкое отделение Союза поэтов было открыто и почетным председателем выбрали Гумилёва.

9 января Гумилёв снова в Петрограде. К нему в гости пришла Ирина Одоевцева и Николай Степанович пожаловался ей на дорогу: «До чего стало трудно путешествовать. Прежде легче было до Парижа добраться, чем теперь до Бежецка. Особенно обратно — вагон полон пьяных… Я очень надеюсь, что Бог услышит мои молитвы и пошлет мне достойную героическую смерть… не сейчас, конечно… Ведь я еще столько должен сделать в жизни, хотя и сейчас немало делаю». По воспоминаниям Одоевцевой, поэт очень хотел ей что-нибудь подарить и отдал картину Судейкина. Потом предложил (возможно, в шутку): «Напишите балладу обо мне и моей жизни. Это, право, прекрасная тема». Одоевцева написала, но уже после смерти поэта:

На пустынной Преображенской
Снег кружился и ветер выл…
К Гумилёву я постучала,
Гумилёв мне дверь отворил…

Праздники в этот последний для Гумилёва январь несколько затянулись. В голодном и холодном городе люди, истосковавшиеся по хорошей жизни, жаждали хотя бы рождественских сказок. После возвращения из Бежецка поэт побывал на двух костюмированных балах. Один из них, «гвоздь петербургского зимнего сезона», прошел в Доме искусств. Лозинский пошутил, увидев друга во фраке, что тот как монарх. Гумилёву шутка явно понравилась. По контрасту с серой и убогой атмосферой русской жизни поэт чувствовал себя на балу во фраке именинником. Возможно, этот странный бал напоминал ему старое время, как будто он вернулся ненадолго в прошлую блаженную и милую сердцу эпоху.