Николай Бердяев

Уезжать было тяжело. Слишком многое пришлось оставлять – родных, близких, дом. Будущее было неопределенным. Особенно мучительной для Николая Александровича была разлука с племянником. Мучительной была разлука, не только с людьми, но и вещами, любимыми местами. Отъезд только подтверждал, что нельзя ни к чему привязываться, нельзя ничего любить, кроме вечности.

В сентябре 1922 года группа высланных вместе с семьями покинула Россию. В эту группу, кроме Бердяева, входили философы С. Л. Франк, Ф. А. Степун, С. Н. Булгаков, И. И. Лапшин, И. А. Ильин, Л. П. Карсавин, Б. П. Вышеславцев, Г. В. Флоровский, Н. О. Лосский, ректор МГУ зоолог М. М. Новиков, математики во главе с деканом физико-математического факультета МГУ астрофизиком В. В. Стратоновым, историки А. А. Кизеветтер, В. А. Мякотин, А. А. Боголепов и другие. Эти люди были далеки от политики и сопротивления режиму, но большевистская власть усмотрела в их способности мыслить угрозу для себя.

Они добирались из Петербурга в Штеттин морем. Для чего наняли пароход «Oberburgermeister Haken» – печально знаменитый «философский» пароход, на котором за границу уезжал цвет русской мысли и философии. Кроме высылаемых, пассажиров на борту не было. До пересечения морской границы изгнанники не были уверены в том, что пароход не вернут обратно, и только после того как она осталась позади, они ощутили себя в безопасности. Бердяева, как обычно, охватывали противоречивые чувства: ощущение свободы и острой тоски расставания с родиной. Как и все изгнанники, он рассчитывал, что когда-нибудь вернется.

Погода стояла тихая, качки совсем не было. Капитан парохода говорил, что за все время его плавания не помнит такого спокойного моря. Особенно красивы были лунные ночи. У депортированных начиналась новая жизнь. В Штеттин они прибыли 1 октября. Дальше их ждал Берлин.

В мире существовало несколько центров русского зарубежья – в Белграде, Праге, Софии, Харбине, Стамбуле, Париже. Но именно Берлин претендовал тогда на звание центра Зарубежной России. В начале 1920-х годов юго-запад Берлина выглядел как русский пригород, всюду была слышна русская речь. В столице Германии были открыты несколько русских школ, гимназий и научных институтов, созданы три русских театра, работало Русское философское общество им. В. Соловьева, издавались газеты на русском языке («Накануне», «Руль» и другие), работали русскоязычные издательства.

Вскоре после приезда Бердяева в Берлин у него на квартире произошла встреча между представителями высланных и Белого движения. Разговора не получилось, Николай Александрович разволновался, даже кричал. Он не верил в Белое движение. Философ надеялся на свержение большевизма не извне, а изнутри – самим русским народом. Бердяев часто говорил, что западным государствам следует формально признать советскую власть, прекратив таким образом изоляцию России, и тогда ее участие в мировой жизни может ослабить большевизм. Эта мысль приводила в ужас даже левых представителей эмиграции.

В Берлине у Бердяева появилась мысль о создании организации, продолжавшей традиции Вольной академии духовной культуры и Религиозно-философских обществ – Религиозно-философской академии. Большую помощь в создании этого объединения оказал Американский Союз христианских молодых людей (YМСА). Бердяев познакомился с секретарем YМСА П. Ф. Андерсеном. У него на квартире Николай Александрович и С. Л. Франк, тоже из русских эмигрантов, встретились со швейцарцем Г. Г. Кульманом, другим секретарем YМСА, впоследствии известным деятелем Лиги Наций. Оказалось, что у них близкие взгляды на многие вопросы. Там же было принято решение об организации Религиозно-философской академии. Название «академия» показалось Бердяеву слишком пафосным, но ничего другого они не придумали.

Было дано объявление о совместном собрании недавно высланных из России и уже живущих в Берлине эмигрантов по поводу открытия Академии. Собрание открыл Бердяев, после вступительного слова о духовном возрождении России и задачах Религиозно-Философской академии, он прочитал доклад на тему о религиозном смысле русской революции. Впоследствии, помимо лекций, Религиозно-философская академия ежемесячно проводила публичные доклады с прениями. Николай Александрович мучительно чувствовал свои разногласия с эмиграцией, и в новой обстановке испытывая хорошо знакомое ему чувство отчуждения. Многие эмигранты, представители различных политических, философских, религиозных взглядов, связывали с Бердяевым большие надежды, но ожидания их не оправдывались – он, более всего дороживший независимостью и свободой мыслителя, не примыкал ни к одному лагерю.