Никола и его друзья

Сегодня в школе на последнем уроке нам было невесело. Раздавать дневники к нам пришел сам директор. Когда он с дневниками под мышкой вошел в класс, лицо у него было жутко сердитое.

— Я много лет работаю в школе, — сказал он, — но никогда еще не видел такого недисциплинированного класса. Посмотрите только, как много замечаний записала учительница в ваши дневники! Сейчас я их вам раздам.

Тут Клотер сразу заплакал. Клотер — последний ученик в классе, и учительница каждый месяц пишет в его дневнике очень много всего. А папа и мама Клотера всякий раз из-за этого сердятся и оставляют его без сладкого и телевизора. Они уже так к этому привыкли, что, Клотер рассказывал, раз в месяц мама не готовит сладкого, а папа уходит смотреть телевизор к соседям.

У меня в дневнике было записано: «Очень непоседлив, часто бывает невнимательным. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Эда было: «Невнимателен. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Руфуса: «В классе все время играет с полицейским свистком. Пришлось несколько раз отбирать свисток. Может учиться лучше». Единственный, кто не может учиться лучше, — это Аньян. — Аньян первый ученик в нашем классе и любимчик учительницы.

Директор сказал, что мы все должны брать пример с Аньяна, что мы маленькие бездельники, и нас ждет каторга, и это очень огорчит наших пап и мам, у которых на наш счет совсем другие планы. Потом он ушел.

Нам было неприятно, потому что дневники должны подписывать наши папы, а уж это хуже некуда! Поэтому, когда прозвенел звонок, никто не бросился к дверям, не было обычной суеты, мы не толкались, не кидались ранцами, а вышли из класса медленно и молча. Даже у нашей учительницы был грустный вид. На нее мы не обижаемся. В этом месяце мы и вправду много баловались. И Жоффруа не надо было опрокидывать чернильницу на Жоакима, который упал, потому что строил рожи, и Эд дал ему в нос, хотя за волосы Эда дернул Руфус.

По улице мы шли, тоже не торопясь. Еле тащились. Постояли перед кондитерской, подождали, пока Альцест купит шесть булочек с шоколадом, которые он сразу начал есть.

— Надо запастись, — сказал Альцест, — потому что сегодня вечером сладкого… — И он тяжело вздохнул, не переставая жевать. Надо сказать, что в дневнике у Альцеста было записано: «Если бы этот ученик тратил столько энергии на занятия, сколько тратит на еду, он был бы первым в классе, так как может учиться гораздо лучше».

Меньше всех унывал Эд:

— А я совсем не боюсь. Мой папа никогда ничего не говорит. Я посмотрю ему прямо в глаза, и он сразу подпишет дневник. Вот и все!

Везет же Эду! На перекрестке мы разошлись. Клотер ушел, всхлипывая, Альцест — жуя, а Руфус тихонько свистел в свой полицейский свисток.

Мы остались вдвоем с Эдом.

— Если ты боишься идти домой, — сказал он, — можно сделать очень просто. Ты пойдешь ко мне и останешься у меня ночевать.

Эд — настоящий друг! Мы пошли вместе, и Эд мне по дороге объяснял, как он смотрит своему папе прямо в глаза. Только чем ближе мы подходили к дому Эда, тем он все меньше объяснял. А возле самой двери Эд и вовсе замолчал. Мы немножко постояли, потом я спросил:

— Так чего мы стоим?

Эд почесал в затылке и сказал:

— Подожди минутку. Я за тобой приду.

Потом он вошел в дом. Дверь осталась приоткрытой, и тогда я услышал какой-то шлепок. А потом мужской голос сказал:

— Сейчас же в постель! Останешься сегодня без сладкого, бездельник ты эдакий!

И Эд заплакал. Наверное, он как-то не так посмотрел в глаза своему папе.

Хуже всего было то, что теперь я должен был идти домой. Я шагал и старался не ставить ноги на полоски между плитами тротуара, это было легко, потому что я шел очень медленно. Я хорошо знал, что мне скажет папа. Он скажет, что всегда был первым учеником и его папа очень гордился моим папой. Что из школы он всегда приносил похвальные листы и награды. Что он бы мне их показал, но они потерялись, когда он женился на маме и переехал в новый дом. А потом папа скажет, что я ничего в жизни не смогу добиться, что я буду нищим, а люди будут говорить: «А-а, это тот самый Никола, который плохо учился в школе! «И будут показывать на меня пальцем и смеяться надо мной. Потом папа скажет, что он надрывается, чтобы дать мне приличное образование, чтобы вооружить меня знаниями на всю жизнь, что я неблагодарный и меня нисколько не трогает огорчение, которое я причиняю своим бедным родителям, и что я останусь без сладкого, а кино подождет до следующих записей в дневнике.