Никогда не забудем

Немцы, как только сожгли людей, пошли на болото искать остальных. Вот они тихо подошли к первым шалашам и стали стрелять. Тут они убили Полюту Чеботарь и ее четверых детей. Все остальные бросились бежать кто куда. И мы побежали. Немцы стреляли по нас, но не попали. Так мы добежали до речки. Но речка в том месте была широкая и глубокая, и переправиться через нее было нельзя. Тогда мы побежали вдоль берега, и тут немцы нас догнали и начали стрелять из автоматов. Мать и отца убили, и обеих сестер убили, а брата ранили в правый глаз. Он закричал и схватился за глаз рукой. Сквозь пальцы текла кровь. Я подбежала к нему и стала вытирать ему кровь платком. В это время подскочил немец и выстрелил: брат упал — он был убит. А немец все стрелял и ранил меня в левое плечо, а вторая пуля попала в правую руку, но кости не затронула. Третья пуля задела спину. Мне стало горячо, и я упала, а немец ушел — он думал, что я мертвая. Было это рано, часов в десять.

Весь день я пролежала вместе со своими родными, а под вечер одна женщина, Ольга, из деревни Смолярово, легкораненая, встала и увидела меня. Она помогла мне подняться, и мы пошли. В одном месте мы перебрались через реку вброд. На том берегу встретили деда Янулю, и он отвел нас к себе домой. Там мне давали есть, но я ничего не ела четыре дня — только воду пила. Потом яйцо съела. Тут меня нашла дочь моего дяди Елисея Алай — Маруся.

Однако долго лежать не пришлось. Немцы бомбили, стреляли, и нам снова пришлось убегать на болото. Я совсем ослабла, и меня несли на носилках. Сделали носилки на палках, разостлали постилку и так несли. Меня несли двое мужчин — дядя и Иван Герасимович, а две дядины дочери, Маруся и Нина, несли сына учителя — Гену, У меня целый день шла кровь. Потом Маруся перевязала мне раны.

Когда немцы уехали из деревни, люди стали выходить из болота. Дядя попросил людей, они вырыли яму на острове и похоронили моих родных. Я не могла ходить и не видела, как их хоронили.

У моей мамы было две сестры, которые жили от нас в десяти километрах. Они прослышали, что наших родных убили немцы, что я осталась одна, и приехали ко мне. Одна из них, тетя Фруза, взяла меня к себе.

Доктора нигде не было, и тетя лечила меня своими лекарствами. Я болела долго, но тетя меня вылечила.

Таня Алай (1933 г.)

Бегомльский район, Мстижский сельсовет, д. Рем.[1]

Своими глазами

Был февраль 1943 года. Стояла тихая и ясная ночь. С вечера слышались далекие выстрелы пушек и разрывы снарядов. Это стреляла наша артиллерия.

Ночью я проснулся от какого-то шума. В доме все были встревожены. Я выскочил во двор, но немец вернул меня назад. Я догадался, что творится что-то недоброе. Возле каждой хаты стоял немецкий патруль и никого не выпускал.

Когда совсем рассвело, немцы подогнали машины и стали грузить на них людей. Брать с собой ничего не разрешали. На одну из машин загнали и нашу семью. С нами было двое маленьких детей моей старшей сестры Кати. Она болела тифом и находилась в отдельной хате, куда немцы собрали всех тифозных. Узнав, что всех вывозят, она бросилась искать нас. Сбегала домой, но там никого не нашла. Мы были уже за деревней. Как раз машины почему-то остановились. Сестра заметила и побежала к нам. Загудел мотор. Грузовик вот-вот готов был тронуться. Но она все-таки успела добежать. Мы помогли ей взобраться на машину. Сестра вдруг побледнела и потеряла сознание.

— Катя! — крикнул я, но она не отвечала. Опустив головы, мы молча стояли над нею. «Как спасти сестру?» — думал я. Но ничем нельзя было помочь. Воды ни у кого не было, а набрать на ходу снегу невозможно.

На соседней железнодорожной станции грузовики остановились. Я спрыгнул с машины, набрал в банку снегу, растопил его и дал сестре воды. Она пришла в себя.

Нас сгрузили в какой-то хлев. Там мы просидели два дня. На третий день ночью подошел эшелон, и нам велели садиться в вагоны.

Двор, где мы находились, был огорожен колючей проволокой. По обе стороны узких ворот стояли немецкие жандармы с бляхами на груди. Они пропускали людей по одному. Выносить ничего не позволяли. Если у кого-нибудь был за плечами узелок — его срывали. У матерей отбирали грудных детей и бросали прямо на снег.

Наконец мы кое-как погрузились. В вагон загнали столько людей, что стать было негде. Двери наглухо забили и ночью повезли нас неизвестно куда. Все говорили, что мы едем на верную смерть.

В вагоне стояла невыносимая духота. Людей мучила жажда, а воды не было. Особенно тяжело приходилось детям. В нашем вагоне несколько малышей не выдержали и умерли — наверно, задохнулись от спертого воздуха. Когда терпеть стало невозможно, мужчины проломали в стене небольшое отверстие. Все были рады: теперь можно подышать свежим воздухом.