Никогда без любви

Вот и аллеи, превращенные в каток. Навстречу нам все чаще попадаются конькобежцы. Одни летят вихрем, радостные, озорство так и сияет на их раскрасневшихся, возбужденных лицах. Другие идут медленно, как бы наслаждаясь каждым движением. Больше все молодежь. Больше все парами. Лили на аллеях нет. Ее я за сто верст узнал бы. Разве у кого-нибудь есть еще такие пышные волосы и такой чудесный малиновый берет?

Я гляжу на Костю и не узнаю его: как он преображается! Уже не хмурится. Глаза его горят. Тяжеловатость, которая была в его фигуре, исчезает. Еще больше он оживляется в раздевалке, где толпятся десятки людей, раздается стук коньков об пол, точно беспокойно переступают кони в стойлах, Костя грубовато острит, на его большом коричневом лице то и дело вспыхивают крупные белые зубы. Я затягиваю шнурки, гляжу на него и думаю о том, почему это раньше мы ссорились с ним. Неужели это он ругал меня трахомой?

Лили нет и на озерах...

— Костя, — говорю я. — Мне хочется немножко посидеть.

— Устал?

— Да нет. Просто лед слишком изрезанный.

— Да, лед слабоват.

Он садится со мной рядом. Черные непокрытые Костины волосы серебрятся от инея. Иней покрывает и свитер на его плечах и спине.

— А может, поучить тебя на норвегах?

— Нет, я сегодня похожу на сопливых гагах...

Костя смеется.

— Ну, я пошел.

— Иди.

— Не сиди долго. Ты же потный.

— Усвоил.

— Смотри!

Он идет легко и быстро, кажется, немножко излишне подавшись корпусом вперед. На ходу подхватывает какую-то девушку, и они, смеясь, мчатся по озеру. Я слежу за ними, пока они не исчезают за поворотом.

Как просто у него все это получается!

Я иду в раздевалку. Снимаю и сдаю коньки. Одеваюсь. В дверях сталкиваюсь с Костей. Он один.

— Ты куда?

— Домой.

— Друг называется!

— Но ты же...

Костя глядит на меня во все глаза.

— Ах, ты о девушке! — Он весело смеется. — Здорово ходит, чертяка! Легко с ней. Да у них компания. Подожди меня.

Он скоро выходит, сдержанно-оживленный. Обнимает меня за плечи.

— Ну, что скис? Тренироваться надо, тогда не будешь уставать.

— Да, надо тренироваться. Это ты верно говоришь.

— Куда пойдем?

— По домам.

— Я, между прочим, здорово проголодался, Может, зайдем в «Поплавок»?

— Зайдем...

...Костя заказывает мне «Российского», сам берет стопку водки. Мы съедаем страшно вкусную рыбу с гарниром из хрустящей, мелко-мелко нарезанной картошки. Потом еще выпиваем по два стакана чаю.

— Черт возьми, сейчас бы я осилил и четырех неизвестных, — говорит Костя, вставая. — А то с твоими науками прямо-таки в уныние ударился.

Дома сестренки нет. Я вспоминаю, что сегодня 8 Марта, и ругаю себя: как я забыл! Заглядываю в гардероб. Нового Надиного платья там нет. Значит, Надя ушла на вечер. Я не знаю, чем заняться. На столе лежит «Туманность Андромеды», но мне не хочется углубляться в космос. И тут я впервые думаю, что неплохо бы поступить в Костин техникум. Вместе бы стали учиться.

Во сне я всю ночь катаюсь на автобусе, в который впряжены цирковые лошади. Автобус гремит по мостовой, как трамвай. Грохот будит меня.

Это по водосточным трубам, обвально грохоча, падает подтаявший лед.

VII

Уже давно стекла Лилиного автобуса не белеют густым инеем. Мне кажется, что в верхние окна, на потолке, вставлены куски голубого весеннего неба. По утрам асфальт, смоченный талыми водами, жарко блестит, и из-под колес автобуса разлетается мелкими искрами солнце.

В автобусе мне все привычно, все знакомо до мелочей. Я знаю, например, что сиденье, первое справа, над которым висит табличка: «Для пассажиров с детьми и инвалидов», — скрипит, что обшивку другого сиденья кто-то поцарапал. (По рукам бы дать за это!) Я знаю и другие мелочи. Мне нравится, как окрашен автобус изнутри. Белая с едва приметной голубизной краска как бы светится.

Я еду с работы. Давно еду. Сначала я сел, когда автобус шел в Новые Черемушки. Остановки за две до конца выхожу, перехожу на другую сторону проспекта и жду Лилин автобус. Его долго нет. Я думаю, что его, наверно, отправили в парк, как вдруг он вылетает на перекресток, весь такой сверкающий, такой нетерпеливый.

Лиля отрывает мне билет. Я хочу коснуться ее руки, но в последний миг меня покидает смелость.

Лиля смотрит на меня. Ее серые большие глаза равнодушны. Я прохожу вперед и сажусь на скрипучее сиденье. Повернувшись, наблюдаю за ней. Мне знакомо каждое ее движение. Вот она ловко, одной рукой отрывает билеты, другой получает деньги и ссыпает их в свою сумку. Когда она сует руку в сумку за сдачей, деньги весело перезваниваются. Пальцы у Лили, видать, очень чуткие, иначе она не могла бы не глядя безошибочно находить нужную для сдачи монету.

Автобус скоро переполняется, я больше не вижу Лилю, только слышу ее голос. Я и раньше наблюдал: чем сильнее набит автобус, тем оживленнее Лиля, тем звонче ее голос.

— Товарищи, пройдите вперед! Надо же людям поместиться! Все с работы спешат!

И люди подвигаются.

— Товарищи, в автобус вошла старушка. Уступите ей место!

Я жалею, что не успеваю встать, кто-то уже усадил старушку.

Мужской голос спрашивает:

— Девушка, далеко до Кремля?

— Три остановки. Я скажу.

— Спасибо.