Никита и Микитка

Никита нехотя и робко сделал шаг вперёд, покосился, затем поклонился в пояс, коснувшись концами пальцев пола, и поднял глаза на боярыню. На скамье сидела молодая женщина, густо набелённая, с прямой линией подрисованных бровей. На ней была просторная шёлковая одежда, расшитая узорами, и шапочка, убранная жемчужными нитями, с которой свешивалось прозрачное кисейное покрывало, откинутое на спину. На узком длинном столе было разостлано бархатное платье, по которому золотыми и серебряными нитями были вышиты диковинные листья и цветы.

Хозяйка спокойным, ленивым взглядом осматривала мальчика:

— Вот ты какой, Никитушка! Борис Фёдорович мне говорил, что привезут сюда мальчика. И дьячку одному приказал учить его книги читать и перьями гусиными писать. Дьячок уже и розог заготовил десять веников и указок настругал связку. Дьячок тебя заставит твердить: «Аз-буки» да «аз-буки»! А нам нянюшки твердили, что бука — чёрная, страшная, со рогами, со хвостом — живёт за печкой и ночью ловит непослушных детей. Ну, Никита, чего же ты плачешь? Если бука придёт, мы её прогоним…

Никита отвернулся и утирал рукавом глаза.

— Полно! Подь-ка сюда. Теперь ты с нами жить будешь. Мы к тебе буку не пустим. Сегодня вечером блинков напечём и пирогов с вареньем, а завтра пойдёшь во двор с другими ребятами с ледяной горы кататься.

Где же Микитка?

Микитка шёл по кривым, узким улицам Москвы, следуя за прохожими, и всё ещё надеялся увидеть кого-либо из знакомых мужиков. Быстро темнело. Багровое солнце закатилось, и на красном небе чётко вырисовывались гребни и петушки московских домов. Ветер усиливался, закручивал и засыпал снежной пылью. Лавки с товарами закрывались, громко стучали двери и ставни, задвигаемые железными засовами.

«Куда мне идти? Куда деваться? — думал Микитка. — Пойти ли в Кремль, искать там князя Никиту? Или повернуть назад и пойти домой, в родную деревню? Обрадуются, поди, маманя и дедушка Касьян… А как же пройти так далеко ночью? И дорогу не найду, и на заставах задержат, и волки задерут…»

…Люди повсюду спешили, ускоряя шаги, а иные вовсе бежали с фонарями в руках. Скрипели закрываемые ворота. Микитка решил, что раздумывать больше нечего, надо поспешить в Кремль. Осторожно, крадучись вдоль стены, хотел он проскользнуть за спиной чернобородого стрельца, стоявшего с бердышом близ каменного свода кремлёвских ворот.

— Ты откуда прёшь, малец? — вдруг гулко прогремел зычный голос, и бердыш загородил ему дорогу. — Куда, глядя на ночь, как мышь пробираешься?

— Мне, дяденька, надо пройти к князю Никите Петровичу…

— Какому такому Никите Петровичу?

— Он сегодня приехал к своему дяденьке Борису Фёдоровичу и мне приказывал…

— Плетёшь ты, парень, неведомо что. Сейчас бродят только лихие, воровские люди, и их вылавливают караульщики, а честный люд лежит на печи. Ну-ка, заворачивай назад, откуда пришёл!..

Микитка пошёл обратно. А метель усиливалась; последние прохожие, покачивая фонарями, бежали, торопясь укрыться в тёплых избах. За ними побежал и Микитка. Люди скрывались в воротах, а темнота кругом казалась ещё черней.

Наконец людей на улицах уже не стало видно; где-то, с разных сторон, стали перекликаться караульщики. Гулко постукивали палки по доскам, задребезжали трещотки.

Микитка плёлся один по улице. Вдруг впереди путь ему загородила решётка. Чёрная тень выступила из снега, и хриплый голос пробасил:

— Эй, кто идёт? Берегись, рубану!

Микитка опять бросился назад, попал в боковой переулок, вышел на площадь. Пройдя несколько шагов, он понял, что это не площадь, а засыпанная снегом река с тёмной полыньёй посредине. С одной стороны глухо шумело колесо водяной мельницы и журчала где-то стекавшая вода.

Мальчик подошёл ближе. Около крыльца стояло несколько розвальней с кулями. Маленькие заиндевевшие лошади стояли неподвижно, низко опустив головы. Микитка заметил в стороне распряжённые сани с ворохом сена. Холод пробирал его, а в санях, казалось, так тихо и удобно укрыться от ветра. Осторожно забравшись в сани, Микитка зарылся в сено, свернулся калачиком и вскоре задремал под равномерный шум колеса мельницы и всплески падавшей воды.

Под водяным колесом

Под утро плеск колеса и глухой грохот на мельнице затихли. Микитка очнулся от странной тишины… В чистом неподвижном воздухе прозвучал маленький колокол. Второй звонкий удар, третий, четвёртый… Ещё удары, потом всё затихло. Послышались голоса совсем близко:

— Какой это колокол бьёт? Поди, не церковный?

— Это хитрое часомерье.

— На государевом дворе учёный мастер соорудил хитрейшую затею. Царь ему за то мешок серебра отсыпал. Часомерье вертится и звенит, в колокол бьёт и само размеряет и отстукивает часы дневные и ночные, а человека в нём не видать.

— А у нас на деревне пономарь зазвонит на колокольне — мы и знаем, что утро настало.

— А ежели проспит?

— Тогда за него петухи пропоют.

— Скоро и запрягать. Караульщики решётки отодвинут — тогда и поедем.

Голоса затихли, шаги проскрипели на крыльце, стукнула дверь на мельнице.