Вертер спустился в гостиную буквально через минуту после того, как Эльза послала за ним горничную. Спустился стремительно, как и полагает офицеру, которого призывает долг, однако без того обычного огонька в глазах, который жена всегда замечала у него, стоило прибыть гонцу с документами или вызовом на очередное срочное задание. Потухшим был его взгляд. Потухшим и усталым.
– Хайль Гитлер! – Курт вытянулся по струнке и вскинул руку в приветствии.
– Хайль Гитлер, – ответное приветствие Франка было вялым и апатичным.
– Вам срочный пакет, герр оберштурмфюрер, – молодой человек вручил пухлый конверт Франку.
– Что там? – поинтересовался тот.
– Не могу знать.
– Тебе поручают новое дело? – спросила Эльза.
Тот внимательно поглядел на конверт и нахмурился.
– Не похоже. «Оберштурмфюреру Вертеру Мартину Франку. Срочно. Лично в руки». А вот надписи «Секретно» нет, – он криво усмехнулся. – Может быть, это запоздавший подарок на рождество от начальства?
– Прошу прощения, пакет не из гестапо, а из Рейхсканцелярии, – произнес Курт.
– Вот как? – удивился Франк. – Тогда я вообще ничего не понимаю.
Оберштурмфюрер вскрыл пакет и извлек из него два сложенных вдвое листа бумаги и обитую алым бархатом коробочку. Первым делом он открыл ее, после чего издал неопределенный хекающий звук.
– Что такое, дорогой? – взволновалась Эльза. – Какие-то неприятности?
– Да я бы не сказал… – задумчиво ответил Франк, доставая из футляра круглый значок с золотым ободком. Курт, все еще стоящий по струнке, разглядев что держит в руках получатель пакета, радостно гаркнул:
– Позвольте поздравить вас с награждением, оберштурмфюрер! – Спасибо, роттенфюрер, спасибо… – все так же задумчиво произнес Вертер Франк, посмотрел на оборотную сторону кругляша и присвистнул. – АГ. Награждение по личному усмотрению фюрера.
Он аккуратно положил кругляш на стол, так что теперь и жена смогла увидеть Золотой партийный знак НСДАП, и взялся за бумаги.
– Так, это наградной лист, а это… Боже мой!
На втором листе было выведено всего несколько рукописных строк, стоивших, пожалуй, поболе только что полученного «Золотого фазана».
«Уважаемый герр Франк.
Как мне сообщил д-р Геббельс, именно Вашим усилиям мы должны быть благодарны за полученные сюжеты для киностудии UFA. Думаю, что как человек, обладающий доступом к материалам дела, вам не составляет труда представить всю важность проделанной Вами работы, для меня же, в свою очередь, не подлежит сомнению проявленный вами высочайший профессионализм. Надеюсь, этот скромный знак признательности со стороны НСДАП, и моей лично, послужит на пользу вашей истерзанной нервной системе. Желаю Вам скорейшего выздоровления и возвращения на службу – Германии нужны такие офицеры как Вы.
С наилучшими пожеланиями,
Адольф Гитлер»
Вертер Франк аккуратно сложил записку пополам и убрал ее во внутренний карман.
– Скажите, Курт, вы на машине?
– Так точно.
– И отсюда едете на вокзал?
– Так точно.
– Дождитесь меня, мы едем вместе, – оберштурмфюрер повернулся к жене. – Дорогая, меня срочно вызывают в Берлин.
В глазах Франка зажглись столь знакомые его жене азартные огоньки.
Между Берлином и Килем, вагон № 5, купе 9
«Всему на свете приходит конец, но особенно неприятно, когда конец приходит отдыху», флегматично подумал Карл, наблюдая за проплывающим за окном пейзажем. Короткий зимний отпуск кадетов закончился, и молодые люди возвращались в Киль.
– Чего пригорюнился? – спросил Йоган, отрываясь от газеты. – Вы с кузиной распрощались каких-то пару часов назад, а ты уже тоскуешь?
– Она писать обещала, – расплылся в улыбке Геббельс.
– Мммм, а дело-то, похоже, пахнет свадебными колоколами, – не удержался от подначки Арндт.
– А с чьей подачи, а? – насмешливо фыркнул юноша. – Потрясающая наглость у этих свах. Надо будет намекнуть Мёдору, что тебе теперь положено сиреневый платок с формой носить.
– Мне? Да ни в коем случае, – усмехнулся Йоган. – Сам втрескался, а теперь валишь с больной головы на здоровую.
– Ах, на здоровую? – Карл насмешливо прищурился глядя на друга. – А кто утверждал, что его девушка в Киле ждет?
– Ну ладно, с больной на больную, – отпарировал Арндт. – Но валишь.
– Признавайся, поганец, кто она? – требовательно спросил Карл. – Который день мурыжишь мою, да – больную голову, а не рассказываешь.