Ника

На четвертый день стали убирать сено с первого луга и свозить к самой реке, где его нагружали на паром — два дощаника, соединенных тесовым настилом. Женщины и девушки шли рядами, сгребая сено в копны, а мужчины поддевали копны деревянными вилами, клали на телеги. Весь день шумел людской говор, скрипели колеса, постукивал мотор буксирного катера и время от времени отчаливала от острова нежно-зеленая гора сена, плыла, скрыв под собой дощаники, таяла в знойной мгле реки.

— Ну и сено! — восхищались колхозники. — Пырейное, пойменное… Возить да не перевозить.

Алексей подхватывал вилами пласт сена и, опирая гладкую ручку о колено, приподымал повыше, потом распрямлялся и быстрым взмахом клал на телегу, а там веселый мужик Грачев подправлял сено граблями, чтобы пласты прижимали, держали друг друга, как кирпичи в стене. Сенные крошки осыпали Алексея, кололи кожу, прилипали к потному лицу. Под распоясанную и распущенную рубаху пробирались струйки воздуха, но почти не освежали разгоряченного тела.

— Иде ты научился управляться с вилами? — спрашивает Грачев, похвально глядя на Алексея из-под нависших бровей.

— Чутьем беру. Я — крестьянский внук, значит, кровь во мне крестьянская… наследственность-то сказывается.

— Ишь ты! Ловок на руку и на язык… Давай сюды ложи!

Еще несколько мужчин, щеголяя друг перед другом ухваткой и силой, поднимали сено на вилах, как знамя, клали на воз и торопливо шли за новой копной. Эта тяжелая работа в жару была тяжелой вдвойне, но выполняли ее весело, не выказывая усталости.

— Давай притуг! — крикнул Грачев, когда воз был уложен.

Алексей схватил завяленный ветловый дрюк, подал мужику, тот укрепил один конец в веревочной петле передка телеги, лег на него, придавливая сено.

— Крепи!

Зацепив за дрюк веревкой, Алексей повис на ней. К нему подошел Славка, и вдвоем они натянули веревку туго, как только могли. Славка стукнул по веревке рукой.

— Звенит, как струна.

Воз закачался на неровностях луга, заскрипел, поплыл к реке. А навстречу тарахтела пустая телега.

Увлеченный азартом работы Алексей поглядывал на сгребальщиц. Их было много, пожилых и молодых, живописно рассыпавшихся по лугу. По старинной привычке, женщины оделись на сенокос в яркие кофты и юбки. Взмахивая граблями, они двигались легко, и было в их движениях что-то от плавного хороводного круженья бабочек. Особенно любовался Алексей Никой, ее грациозностью, которая была у нее врожденной, выработанной в сельском труде многими поколениями.

Рыбаки, работавшие на сенокосе, поставили на ночь в реке сеть, и на обед Лиза сготовила двойную уху: сначала сварила бульон из мелочи — красноперок, язей и густеры, процедила его и заложила крупных лещей, судаков, щук и горбатых окуней. С озера рыбаки принесли мешок широких лопатистых карасей. Ели по-волжски, как едят рыбаки: сначала вареную, чуть тепленькую рыбу, потом хлебали уху с картошкой и пшеном. Все хвалили повариху, а мужики вздыхали:

— Такую уху грешно есть без выпивки.

Но выпивки не было и на нюх: не заведено подмешивать в крестьянский труд хмельное веселье.

К обеду подъехал Николай Семенович Венков, да не один, привез Тамару Николаевну. Увидев жену председателя, колхозники недоумевали: зачем она-то приехала? А Тамара Николаевна взяла грабли, стала сгребать сено. Нате, мол, смотрите, не забыла крестьянская дочь сельскую работу.

Николай Семенович пообедал со всеми, посмотрев, как идет работа, не вмешиваясь ни во что, походил по острову.

— Надо еще поговорить с лесхозом. Не выкосят его рабочие, пропадет трава-то, а мы бы еще денька три тут проработали и сеном подзапаслись бы.

И заторопился председатель, уплыл на моторке.

Пять дней ушло на переправу сена да на дележ. Душистые ометы выросли у ферм и стожки — почти в каждом дворе. Довольны были колхозники: вовремя, без дождя убрали сено — и хвалили Венкова за хозяйственность.

— Сразу видать, понимает дело, — судили о нем за глаза. А в глаза не выражали благодарности, только сдержанно говорили: — С сеном-то хорошо получилось, Николай Семеныч, очень даже хорошо.

42

Между сенокосом и уборкой промежуток недолог. Механизаторы лишний раз проверяли машины. Наступало самое хлопотливое время: следом за уборкой хлеба надо свозить солому, лущить стерню, сеять озимь, пахать зябь, убирать овощи, заготавливать силос… Сразу и не пересчитать полевых работ. Знали это колхозники и жили напряженным ожиданием страды.

Повеселили пролившиеся дожди.

— Под налив хлебов, — благоговейно говорили люди.

— Да и для плантаций в самый раз.

— Зима поначалу была плохой, может, лето возблагодарит за зимние потери.

После дождей буйно полезли сорные травы на плантациях, на огородах, заглушали помидоры, огурцы, прочую овощь. Метались бригадиры, организуя прополку, окучивание, метались между колхозными плантациями и личными приусадебными огородами женщины и дети. На иных усадьбах и по ночам слышались звуки работы.