Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2

«Он все свое время проводит с Пападжи. Он не заботится о нас так, как полагается. Мы его родители, но он больше не хочет проводить с нами хоть сколько-нибудь времени. Каждую свободную минуту он проводит с этим Пападжи. Он наш старший сын. Это его обязанность – быть дома с нами».

Мой отец однажды пошел к Пападжи, чтобы пожаловаться на мое поведение. Но вместо того чтобы высказать вслух свои жалобы, он просто сел молча, не сказав ни слова.

Пападжи ни разу не взглянул на него и даже не заговорил с ним, но когда мой отец вернулся домой, в тот же день он сказал мне: «Ом Пракаш, когда я сегодня встретил Пападжи, я чувствовал себя так, словно сидел перед своим собственным отцом или, может быть, дедушкой. Я не говорю о том, что было какое-то физическое сходство. У меня просто было чувство, что я нахожусь с кем-то из старших родственников из моей собственной семьи».

После этого визита мой отец перестал жаловаться на мое поведение. На самом деле, через какое-то время он тоже стал в какой-то степени верить в Пападжи.

Однажды он спросил Пападжи: «Я вижу, что ваша кундалини пробуждена. Можете ли вы пробудить и мою кундалини тоже?»

Пападжи только улыбнулся и сказал: «Это произойдет само».

Я должен рассказать вам об этой его улыбке. Для меня, когда Пападжи улыбается, это не просто знак того, что он счастлив или дружелюбно настроен. В этой улыбке есть какая-то проникающая сила. Когда Пападжи адресует кому-либо свою улыбку, в его взгляде есть такая сила или мощь, что она проникает в самое сердце. И разум не может сопротивляться этому. Когда эта улыбка сталкивается с разумом, разум вынужден уступить. Весь рассудочный хлам сразу же смывается, как только его касается эта улыбка.

Каждый раз, когда я прихожу к Пападжи, мне не хочется уходить. Все эти годы, что я хожу к нему, у меня ни разу не возникало желания сказать ему: «Пападжи, мне нужно идти. Можно я пойду домой?»

Поэтому Пападжи всегда сам говорит: «Ом Пракаш, можешь идти домой». И только после этого я способен уйти.

В первые годы нашего общения он иногда забывал сказать мне, чтобы я шел домой. Или, может быть, он просто хотел, чтобы я остался. И когда это случалось, я оставался ночевать у него, потому что, как я уже говорил, я не мог сказать ему, что мне надо уходить. Был один случай, когда я провел две ночи подряд в его доме, потому что он оба раза забывал сказать мне, чтобы я шел домой. На третий день мой отец пришел к нему, чтобы выяснить, почему я не пришел домой. Когда он пришел, он был очень сердит.

«Мой сын даже не соизволил сообщить мне, где он находится или куда собирается! – начал он. – Какой же это сын! Он совсем нас не уважает!»

Пападжи сказал ему: «Вы говорите, что вы отец Ома Пракаша. В каком-то смысле вы правы. Но я тоже его отец. Вы отец, который зародил его в чреве его матери. Такие отцы порождали Ома Пракаша множество раз, снова и снова. Я тот самый отец, который взял на себя ответственность за то, чтобы он не попал в чрево очередной матери. Пожалуйста, помните, что я тоже отец этого мальчика».

Некоторые из последующих опытов общения с Пападжи будут появляться в других частях этой книги. А я тем временем возвращаюсь к деятельности Пападжи в Харидваре и Ришикеше.

В 1950-х и 1960-х гг. многих иностранцев, которые приходили к Пападжи, посылал к нему свами Абхишиктананда, французский монах, чья встреча с Пападжи в Южной Индии была описана в одной из предыдущих глав. Сам свами Абхишиктананда продолжал навещать Пападжи в течение 1960-х гг., то в Ришикеше, то в Лакнау. Мира описывает свои впечатления от одной из этих встреч.

Я впервые встретила его в конце 1960-х гг., когда жила с учителем в ашраме Сапт Саровар в Харидваре. Абхишиктананда в то время жил в хижине в Уттаркаши, всего в нескольких часах езды на автобусе, поэтому он часто делал остановку в пути, чтобы навестить учителя, когда ехал на юг или с юга. Учитель рассказывал мне о нем до того, как я его увидела, поэтому я знала все о нем еще до того, как он приехал. Абхишиктананда считал учителя очаровательным человеком, но он никогда не был его преданным. Он был непоколебимо предан христианству, и это не позволяло ему принять учение учителя и назвать его своим гуру. И несмотря на это, он приходил снова и снова, всегда с длинным списком вопросов, касающихся духовности.