Ничья в любовной игре

Татьяна напряглась от его прикосновения. Его запаха. Его мужественности. Он смотрел на нее с высоты шести футов трех дюймов своими карими глазами с золотыми и зелеными крапинками. Она сильно запала на него в приготовительной школе – первая любовь с привкусом горечи оттого, что их насильно оторвали друг от друга после внезапного разрыва между их семьями. Конечно же они оба продолжали жить дальше, ведь две тысячи миль, образовавшиеся между ними, – не менее эффективное средство разлучить влюбленных, чем хорошо разрекламированная в прессе вражда. Но когда он вступил в ряды «Гладиаторов» и она увидела его на какой-то вечеринке, ее снова потянуло к нему. Однако, судя по ледяным словам о судебном разбирательстве прошлой зимой, чувство это не было взаимным. Она до сих пор недоумевает, как яростная конфронтация в суде обернулась любовной горячкой.

И вот теперь, полыхая огнем, она лишь кивнула, прекрасно зная, что им следует избегать прессы.

Он хмуро смотрел на нее, не двигаясь с места.

– Что? – прошептала она, дрожа всем телом.

– Мы могли бы позволить им найти себя, – предложил он, осматривая ее с ног до головы и взвешивая эту идею. – И дать им заснять нас целующимися.

– Ты с ума сошел? – возмутилась она и схватила его за рукав, потянув в противоположном направлении.

Но он не двинулся с места.

– Это раз и навсегда покончило бы со слухами о нашей вражде, – сказал он.

Они несколько мгновений стояли лицом к лицу в полной тишине, пока Татьяна не услышала эхо шагов в северном коридоре.

– Мы и есть враги, – напомнила она ему, снова дергая его за руку. – То, что вы с моим отцом наладили отношения и ты начал играть в Нью-Йорке, еще не означает, что Рейно и Дусе вдруг стали друзьями. Когда твой дед уволил моего отца с должности директора по персоналу в «Мустангах», он как бы объявил нам войну.

Ее отец перевез семью на другой край страны, забрав Татьяну из школы и потребовав прекратить всяческие отношения с Жан-Пьером. И если отец был не слишком настойчив, то мать в данном вопросе оказалась абсолютно несгибаемой. Семнадцатилетней Татьяне просто пришлось подчиниться родителям и оставить Жан-Пьера в прошлом… и так было до того самого дня, когда он встретился с ней после суда и вновь всколыхнул все ее чувства.

– Думаешь, я не помню? – Он вел ее вглубь закрытой территории стадиона. – Но я бы назвал нас жертвами этой войны, а не врагами. В любом случае я бы предпочел не выносить сор из избы перед журналистами.

– Я это понимаю. – Ее сердце было готово вырваться из груди, хотя она уговаривала себя оставаться спокойной. – Я отвыкла общаться с журналистами, иначе никогда не допустила бы такого промаха с незнакомцем. Надо было знать. Прости.

Он коротко кивнул, ничем не выдав своих эмоций.

– Я припарковался вон там. – Он нажал на кнопку сигнализации на ключе, и фары стоявшего поблизости серого купе «астон-мартин» мигнули два раза. – Я мог бы подбросить тебя домой, и мы бы… поговорили.

Интересно, что означает эта пауза, задалась вопросом Татьяна. Он все еще злится за ее комментарий? В любом случае у нее есть к нему разговор.

– Спасибо. – Ее кожа снова покрылась липким потом. – Я приехала сюда на такси, так что с радостью воспользуюсь твоим предложением.

Она подгадала свой приезд так, чтобы не появиться на стадионе до конца игры, надеясь избежать встречи с отцом и отлучиться из дома на короткий срок.

Конец шелкового шарфика, которым она подвязала волосы, зацепился за блестку на платье. Она нервно дернула его, пытаясь освободить, и вырвала с мясом несколько страз. Стекляшки весело запрыгали вокруг нее по полу гаража, пока Жан-Пьер открывал дверцу спортивного автомобиля.

Несправедливо, что он выглядит так безупречно в сшитом на заказ костюме от «Хьюго Босс», а вся ее жизнь трещит по швам. Она раздраженно сдернула шарф с головы и плюхнулась на кожаное сиденье.

Жан-Пьер обошел машину, сел за руль, дал задний ход и, не теряя времени, направился к выезду. Движение после матча уже успокоилось, и они в мгновение ока оказались на трассе. Татьяна нервничала и никак не могла успокоиться перед тем, как объясниться с Жан-Пьером. Она даже не могла припомнить речь, которую репетировала тысячу раз, просто сидела и теребила бахрому на шарфе.

– Ты не слышала мои ответы на интервью, так ведь? – внезапно спросил Жан-Пьер, вырвав ее из размышлений.

– Боюсь, что нет. – Она обрадовалась возможности отсрочить разговор. – Я сбежала, как только узнала того репортера. Я поняла, что он постарается загнать тебя в угол моим комментарием, и улизнула прежде, чем мой отец успел нажать на спуск и расстрелять меня на глазах у пяти тысяч фанатов.

Она посмотрела на лицо Жан-Пьера, освещенное огнями панели приборов, – великолепный профиль в резкой вечерней тени со свежей царапиной на щеке. Сегодня ему повезло, он легко отделался. Она провела в мире отца достаточно времени, чтобы знать, какую цену иногда приходится платить за славу игрока даже самым сильным мужчинам.

– Я сказал прессе, что ты пошутила. – Он бросил на нее взгляд, успев заметить указатель о приближении к тоннелю Линкольна.