Ничья

– Или веди себя примерно, как я. Если что – с размаху в глаз кулаком, мало – с пинка куда-нибудь пониже. Никаких церемоний, никаких расшаркиваний. Показала силу – и вся недолга, – ухмыльнулся Огненный, сгреб остатки приборов и выложил на стол грудой железа. Куски вилок и ножей впечатляли несказанно.

– Древние очень разные и ни на кого не похожие. Но не позволяй навязывать свои стереотипы, – вступил в разговор задумчивый Заза. – Ты такая, как есть. И все тут, баста. Их нормы морали, общения, поведения пришли из глубин веков и давно позабыты. Но некоторые любят их реанимировать. Наверное, так чувствуют себя почти дома.

Тогда я еще не понимала мудрого совета, но уже наутро отчетливо вспомнила.

Мы еще немного посидели, пообщались, и Фоллс с Зазой отправились в свои покои. Мы с Ригом остались наедине. Некоторое время древний молчал, просто смотрел и словно изучал изнутри и снаружи, пытливо, встревоженно. Затем привычно взял мои руки, крепко сжал их горячими пальцами и произнес:

– Мы все выясним. Про предупреждения, про расщелины, про то, что нам можно или нельзя…

Я наклонилась и… поцеловала Рига. Даже не знаю – что нашло на меня. Просто до ужаса хотелось коснуться губ мужчины, варвара, лельхая. Мягких по-мальчишески, но жестко очерченных, мужских и одновременно невероятно чувственных. Секунда – и я на коленях Урагана.

Риг прижимает, стискивает, гладит. Все, как тогда, в доме Урагана, когда мы потеряли контроль окончательно. И я отпускаю себя, обо всем забываю. Не думаю, что нам можно, а что опасно. Хорошо, что Ураган не забыл обещаний.

Он гладит, целует так, что хочется повторения. Тело согревается теплом древнего, нежится в его сильных объятиях. Он играет на моих эрогенных зонах, как умелый музыкант на скрипке Страдивари. Где-то лишь невесомо касается, где-то делает большее усилие, а где-то даже слегка дергает. Древний умеет обращаться с женщиной. Я даже не понимаю, когда разделась. Только чувствую, как расстегивается бюстгальтер, и Риг целует соски, посасывает. Проходится языком по груди и шее, опускается к животу и цепляет клыком трусики. Черт! Вот он умелец, специалист! Ведь даже не порвал тонкую тряпицу.

Ласки Рига становятся жарче, суматошнее, его руки и губы словно повсюду. Я выгибаюсь навстречу очередному поцелую и… ощущаю, что достигла пика удовольствия. Ураган торопливо расстегивает брюки, прижимает и осторожно направляет мою руку. Я подчиняюсь его темпу и ритму, древний ласкает с настойчивостью и нежностью.

Я таю, растворяюсь в чувственной истоме. Риг рычит, снова и снова изливается. Мы словно опять занимаемся любовью, только иначе, без «проникновения». И никаких неудобств совершенно не испытываем. Ураган наконец-то снимает футболку, приподнимается и стягивает брюки. Сбрасывает еду и посуду на пол, умудряясь не разбить ни одну тарелку, и водружает меня на столик. Приближается, прижимается, снова ласкает. Продолжается наше страстное безумие. Риг успевает везде и всюду. Я лишь подчиняюсь его рукам и губам, стараюсь отвечать, как только умею. И каждое наше мимолетное касание – словно соединение оголенными нервами. Чувственный взрыв, сумасшествие, не иначе.

Лишь раз Ураган задерживает мою руку, изливается в нее несколько раз и рычит так, что дрожу от удовольствия, прихожу к новому невозможному пику.

Мы моемся вместе в огромной ванной. Вернее, он меня моет, а я наслаждаюсь. Позволяю сильному и заботливому мужчине массировать, натирать, прополаскивать волосы. Ураган одевает меня во фланелевую пижаму, мягкую и настолько приятную телу, что хочется мурлыкать приласканной кошкой. Бережно поднимает и берет меня на руки.

Черт! Ведь я уже успела позабыть, когда мужчина носил на руках. Пусть не так нежно, не так осторожно, будто дорогую хрустальную вазу, но хотя бы просто поднимал, обнимал. Проносил несколько метров по комнате…

Дмитрий жаловался, что я тяжелая. Хотя весила я килограмм пятьдесят.

– Вот будешь весить, как наш Захар, тогда я и тебя подниму на руки…

– Вот станешь маленьким расстроенным мальчиком, тогда и обниму, и успокою…

– Вот станешь ребенком, тогда и согрею…

Слова с болью впечатывались в память, резали без ножа, кололи без иголок.

Зачем он называл эти условия? Издевался, искал повод «отмазаться»? Я почему-то ни разу Диму не спрашивала…

Но чувствовала себя совершенно одинокой, раздавленной тем, что никто не пожалеет, никто не пощадит и не утешит в горе. Некому меня приласкать и успокоить. Нет у меня больше любимых родителей – давно оба покоятся на кладбище. А Дмитрий… так, сосед по общежитию. Местами жестокий, местами безразличный, и даже неизвестно еще – что предпочтительнее.

Я прижимаюсь покрепче к Ригу Урагану, стараясь удержать забытое ощущение, проникнуться и впитать его кожей. Обо мне заботятся, искренне любят, несут на руках в выделенные комнаты.

Я почти не помню, как все происходит. Вижу Марину и сразу успокаиваюсь. Невозмутимая женщина-энерджайзер докладывает, что Захар уже спит в своей комнате. Мальчик поел, погулял с няней, поиграл в машинки в свое удовольствие.