Ничейный час

И все чаще король Холмов, Ринтэ Злой Язык становился молчалив. И бледнел порой так, что даже бледнокожие Ночные ужасались — даже Тэриньяльты, бледные, как подземные черви. Госпожа Асиль казалась рядом с братом своего супруга румяной как Дневная. И когда накатывала на него это слабость, сгонявшая все краски с его лица и покрывавшая холодным потом его лоб, глаза его становились темными и огромными.

Тогда Сэйдире, Лебединая Госпожа, словно обретала силу. Она была нужна ему. Жизнь жаром вспыхивала в ней, и король, глядя на нее, улыбался, и румянец снова появлялся на его щеках. Недаром, видимо, говорили в старину — нет земли без короля, нет короля без супруги.

С востока люди Дня больше не приходили, как сообщала госпожа Адиэ. Те, что жили возле ее Холма, исправно стояли на страже вместе с Ночными, но в них было отчаяние и ярость, какие бывают только у людей, потерявших все. Они не пели песен. Иногда Ночные видели, как они плачут или молча смотрят под кровавой луной на восток, туда, где когда-то была их земля. Но с востока больше никто не приходил. Риама, которого они избрали своим предводителем, говорил:

— Я не хочу думать. Потому, что тогда мне полезут в голову, — он стучал при этом себя по темечку, — видения. Они сразу хлынут, ничем не остановишь. Не то я сам придумываю, не то… кто-то насылает? Не знаю.

— Что ты видишь? — спрашивала госпожа Адиэ Воинственная, утирая слезы — все же была она женщина, а женщины нежны и чувствительны.

Риама мотал головой и говорил через силу, жмуря глаза, полные слез:

— Ты видела, госпожа, как на озере по весне лед проваливается? Вот и вся наша земля так. Города стоят как льдины, а вокруг земля проваливается, и провал заполняет черное болото, а в нем кишат черви, и чешуйчатые змеезубы, и белоглазые кровожабы. И из города не выйти. Не спастись. — Он поднимал незрячий взгляд на госпожу Адиэ и говорил: — И я представляю, как они там… внутри. Умирают от голода и безнадежности. Или выводят кого-то одного, чтобы его сожрали твари и дали еще день, еще день жизни…

— Я бы лучше пошла и погибла в бою, — шептала госпожа Адиэ.

— Все, кому хватило духу умереть в бою, либо умерли, либо прорвались сюда.

— Тогда остальные умерли еще до смерти.

Риама не отвечал. Он даже не плакал. Плакала госпожа Адиэ, а потом вставала, собирала своих охотников и добровольцев из Дневных и шла из Холмов на восток, убивать тварей. Последнее время она заметила — или ей показалось — что болото на какие-то три-четыре шага приблизились к Холмам. Она проверила. Так и было. Ей не хотелось думать, почему так.

А потом с восхода пришла Мертвая волна.

Ринтэ даже порой улыбался. Но улыбка надолго не задерживалась на губах. Слишком много мыслей. Слишком тяжелое ожидание. Слишком мучительное неведение. И слишком тяжкая ноша.

Когда-то, давным-давно он приехал в родной холм со страшной мыслью — как легко он мог бы вырезать весь холм. И вот, наступает неведомое. И вряд ли это остановит его королевская сила. Он еле держался. Все кончалось, уходило, как уходит кровь из раны. Что-то обязано, просто непременно должно случиться — иначе зачем он живет? Зачем умер отец и погиб брат? Зачем он вырывал власть из рук Жадного, если все кончится вот так?

Они с дедом сидели над Королевскими садами на галерее, когда вдруг на мгновение словно бы замолкли шумы водопадиков и ручьев, звон колокольчиков и разговоры. Дед с внуком переглянулись.

Бездна зашептала.

И Ринтэ вдруг посерел и согнулся, падая вперед.

Дед подхватил его.

— Ты что? — испуганно зачастил он. — Ты что? Тебе воды? Я сейчас, я лекаря…

— Ннннет, — провыл Ринтэ. — Никого не зови… Нельзя, чтобы знали. — Он поднял белые мутные глаза. — Земля пошатнулась, — выдохнул он. Сглотнул, переводя дыхание. — Она оперлась на меня, — выдохнул он. — Тяжело…

Его вырвало.

Сэйдире хлопотала вокруг мужа. Ринтэ лежал на тахте, глядя в потолок.

— Ты почти не спишь.

— Бездна шепчет.

— Ты ничего не ешь.

— Бездна… Где Майвэ…

Сэйдире отвернулась, стиснув зубы. Яростно вытерла глаза.

— Я знаю — с ней все хорошо.

Ринтэ повернул голову и остановил на ней мутный взгляд.

— Я мать. Я чувствую. С ней все хорошо!!

— Ты меня прощаешь? Я же отпустил ее.

— Кто бы ее удержал, — прошептала Сэйдире. На глаза накатили слезы, веки отяжелели. Она услышала всхлип. В ужасе посмотрела на мужа.

Ринтэ молча рыдал, отвернувшись к стене. Жалко, как слабый ребенок.

Сэйдире, скривившись от жалости к нему и себе самой, легла рядом и обняла его за плечи.

Но она не плакала. Кто-то должен не плакать. Было тихо. Совсем тихо, Ринтэ затих, и она уже подумала, что муж уснул. Постепенно сон пришел и к ней.

Но Ринтэ, король Холмов, не спал.

Он лежал, не ощущая тела, придавленный к ложу непонятной тяжестью. Или это было отчаянье, лишавшее воли? Он не хотел двигаться. Он слушал свою боль и ужасался своей слабости. Он медленно тонул в безнадежности.