Ничейный час

Сила начала в ней играть в середине лета, когда пришли первые месячные. Хорошо, что благодаря дедову обучению Майвэ уже знала, что с ней творится, а потому не испугалась. Но все равно было страшновато. Если бы не женская мудрость Нежной Госпожи, Майвэ куда тяжелее было бы пережить это время. Важно, чтобы в душе ничего не ломалось, а медленно принимало нужную форму и безболезненно вставало на место. Важно, чтобы рядом был человек мудрый, любящий и чуткий. Тогда сила будет течь в крови уверенно, ровно и спокойно, и не будет в душе углов и шрамов. А человек со шрамами в душе силой пользуется криво. Как, к примеру, те же самые Йоринда Старший и Льота Хмель.

— Жила тут в свое время, давно-давно, одна девица. Как ее звали — никто уж не помнит, ее все называют Ткачихой Лебединого озера, — рассказывала Нежная Госпожа.

— Ой, а мне Нельрун показывал ее дом! Ну, где он стоял прежде!

— Ну, да, хотя кто сейчас уж помнит? Короче, она была так красива, что сваты приезжали со всех Холмов.

— А она сама была из какого Холма?

— Не знаю. Думаю, из какого-то из малых холмов. Может, Венгальтов, у них лебедь в гербе. В общем, эти двое приехали к ней свататься. Были это знаменитые люди. Один, Йоринда, Дневной, охотник и бард, от которого ни одна тварь не могла уйти, и стрелы у него были заговоренные — он сам над ними пел. Льота же был маг, сильный маг, у Провала ему равных не было. А еще он славился красотой, от которой женщины словно пьянели — потому и Хмель. Говорят, на левой щеке у него была родинка, увидев которую женщины сразу же влюблялись в него насмерть. Потому он прикрывал ее волосами. А Йоринда в бою лишился глаза, и лицо у него было все порвано и перекошено, но женщины все равно влюблялись в его воинственное уродство не меньше, чем в красоту Льоты. И вот приехали они свататься, одновременно приехали. А Ткачиха в тот день увидела, что ее узор нарушился, и прекратила ткать полотно.

Приехали они, значит, к ней, увидели ее красу — а раньше они только слышали о ней — и обезумели оба. Перестали видеть то, что должно видеть и мыслить так, как нужно мыслить. Они были готовы убить друг друга, эти двое знаменитых. Тогда Ткачиха сказала:

— Будет несправедливо и горько, если из-за меня, обычной женщины, погубите друг друга вы, слава Ночи и слава Дня. Не простят мне этого. Потому вот что я скажу. Это озеро на заре окутывает розовый туман, а на закате — лиловый. Завтра, в ничейный час перед утренней зарей придите сюда. В тумане увидите вы на миг тень лебедя. Кто поразит его стрелой — тот будет моим мужем.

— Убить лебедя? Как это можно? Это жестоко! Это неправильно! — Майвэ захлюпала носом.

— Не перебивай. И подбери сопли, раньше времени что хлюпать? История еще не кончена… Вот и они оба даже не подумали о том, что негоже убивать лебедя… В общем, они встретились на берегу в ничейный час, и когда в тумане мелькнула тень лебедя, оба выстрелили. А потом побежали к воде, посмотреть, кто попал. И увидели, что попали оба. Только вместо лебедя убили они Ткачиху.

— Почему?! Как это вышло? — Майвэ уже ревела ревмя.

— Потому, что обоих слишком ослепила страсть. Если бы они умели владеть собой так, как должно, может, и не были бы они такими великими бойцами, но увидели бы в облике лебедя Ткачиху. А так… уж как вышло.

— А чего же она так? А? Заче-е-м она так сделала-а-а-а?

— Да потому, что надеялась, что они увидят ее, а не лебедя в тумане. Или хоть один увидит. И он уж точно не стал бы стрелять, и она выбрала бы именно его. Но они были слепы, потому, что поддались страсти.

— И что? Что с ними потом было? — рыдала Майвэ.

— Оба скоро погибли, потому, что у них не осталось воли к жизни. Так что учись владеть собой.

Майвэ долго плакала тогда, так что Нежной Госпоже пришлось позвать Нельруна, чтобы он спел девочке песню успокоения и сна.

Майвэ почему-то вспомнился Науринья. В нем тоже не было спокойствия. И в отце был непокой, но все же он умел держать себя в руках. Потому он и победил Жадного, Майвэ была в этом уверена. Но когда она спрашивала, почему Жадный убил дядю Эринта, что дядя сделал не так — отец отмалчивался. И Майвэ поняла, что вот он, тот самый рубец, который мешает отцу быть совершенным магом. Потом отец рассказал ей про деда-короля, которого она никогда не видела, разве что на портрете в медальоне госпожи Диальде. И Майвэ узнала еще об одной ране в душе отца. Так она начала понимать печаль и горе других людей и сочувствовать им. Дед говорил, что это хорошо.

— У тебя будут потери, будет горе, это уж так водится. Но ты уже к той поре закалишься и будешь готова. Раны будут, куда ж без них. Но заживут хорошо. Эти рубцы тебя не изуродуют.

А матушка рассказывала о землях Дня. Наверное, она тосковала, но когда Майвэ спрашивала — а давай поедем в твой дом, в поместье Шеньельтов — мама только качала голой и когорила — теперь мой дом здесь. И Майвэ решила — однажды она приедет в мамин дом и вернет его ей. Это справедливо!