Ничейная Земля

В сентябре садоводство опустело. В этом году лето было не жарким, шли дожди – и в августе даже в выходные никогда не было очереди. Когда же пришёл сентябрь, и детей увезли в город, стало совсем тихо. В первое воскресенье сентября было солнечно. В субботу и с утра шёл дождь, но к полудню распогодилось. Никому не хотелось уезжать на несколько часов из города, и на сонных улицах слышно было, как падают листья. Я гулял весь день – мне нравилось, что никого нет, что пахнет прелыми листьями, и холодное сентябрьское солнце светит белым светом и не слепит, очерчивая силуэты деревьев, печных труб, и рисует глубокие чёрные тени на земле. Сам того не заметив, я прошёл садоводство насквозь и оказался возле шоссе. Редкие машины совсем не мешали гулять и слушать – не то, что летом. С Ладоги дул лёгкий ветер, пахло большой водой. Я перешёл через дорогу и оказался на берегу заросшего кувшинками и камышом канала. Тропинка шла вдоль; трава после утреннего дождя уже успела высохнуть, и идти было легко и приятно. Через полсотни метров тропинку пересекала дорога, ведущая на мост через канал. Я перешёл через узкий железный мост и поднялся по дороге на холм. На холме, слева от дороги, стоял памятник – бетонный дот и клумба; на клумбе лежали уже увядшие цветы. Я знал, что с другой стороны памятника была скамейка, и собирался присесть перекурить, но когда подошёл к клумбе, увидел, что скамейка занята. На ней сидели двое. Против солнца было сложно рассмотреть, во что мужчины были одеты. Сидели они приобнявшись. В руке одного была бутылка водки. Мужчины разговаривали.

– Скажи мне, всё-таки, что тебе здесь было нужно? Сколько раз объяснял – всё равно не понимаю. Приказ приказом, но зачем ты сюда пришёл? Я жил здесь, рыбу ловил, лодка была, и домик на берегу был – ты пришёл со своими и всё сжёг. Ни домика, ни лодки. И сколько наших загубил?

– Да уже говорил тебе, сколько лет говорю, как встречаемся, не жёг я ничего, не убивал никого. Сказали – поедешь в ад, и попал я в твоё болото. Неделю лежал в грязи, когда ваши пытались наступать. А потом сказали – вперёд, и я пошёл вперёд, и меня сразу убили. И сгнил я в вашем болоте. Ты же сам – Красный солдат, знаешь – приказали, и пошёл.

– Солдат-то я солдат, но ты, Чёрный фашист, сам знаешь – приказ приказу рознь. Прикажи мне идти твой дом жечь, пошёл бы я? Да не пошёл бы. Потому как жить дальше невыносимо будет.

– Я солдат. Призвали, привезли, приказали. Погиб. Ты погиб в паре километров от деревни своей, а я – в тысяче километров от дома. Меня не спрашивали, Красный солдат.

Чёрный фашист передал бутылку.

– Сколько встречаемся, никогда не смогу тебя простить, хотя родным уже почти стал, за семьдесят-то лет. Раза три ведь в год, поди, встречаемся.

Он допил водку.

– Ну, давай, – сказал Красный солдат и протянул Чёрному фашисту руку, – чай, не в последний раз. Если только не найдут нас, имени не назовут. Ну, тогда расстанемся.

Мужчины встали и, пожав руки, стали спускаться с холма. Один – в сторону заросшего канала, другой – в сторону Ладоги. Меня они не заметили. Я пошёл домой. Вечером пил чай, слушал радионовости, курил. Когда стемнело, я курил в беседке, услышал, как по улице кто-то идёт, шурша листьями. Соседи на выходные не приезжали, дом мой стоял в конце улицы, примыкавшем к лесу. Может, это прогуливался кто-то, а, может, Красный солдат или Чёрный фашист бродили по садоводству, пытаясь вспомнить свои имена и не находя покоя в тихой сентябрьской ночи.

Отпуск