Ничего особенного не случилось

Не знаю, сколько проходит времени — пятнадцать, двадцать или сорок минут — лесная дорога вдруг светлеет, и мы вылетаем на открытое пространство. Ну и красотища перед нами, я вам доложу! По правде говоря, из-за одного этого стоило сюда поехать. Поляна, залитая солнцем; невиданной свежести, ярчайшая весенняя трава; впереди — почерневшие от дождей и ветров черные крыши разбросанных по опушке старых домов: с трех сторон — темно-синяя стена леса; прямо перед нами, метрах в трехстах — точно на ладони, окаймленное синими елями тихое озеро, и вода в этом озере, дай бог не соврать, — не голубая и не зеленая, а бронзовая.

И вокруг все те же замшелые, пестрые валуны, точно покрытые шерстью мохнатые звери.

Я думал, мы приедем, хозяйка угостит нас обедом, ну, если не обедом, то хорошим завтраком, затем мы сядем с Флегонтовым, никто нам не будет мешать, и он откроет мне свои секреты. Как бы не так! Едой в доме не пахнет, жена Флегонтова, Елена Ивановна, ходит в синих лыжных штанах, заправленных в высокие резиновые боты, на плечах — медицинский халат, на голове круглая шапка с черной сеткой от пчел; сейчас она откинута назад и видно, что все ее лицо вымазано синькой. Синька, видите ли, снижает боль от пчелиных укусов. Руки у нее измазаны в воске и в синьке, отчего они кажутся черными, их Елена Ивановна держит растопыривши, точно борец, сходящий с цирковой арены.

— Видите, для жены пчелы — это все, — на ходу успевает сообщить мне Флегонтов и тут же бросается обсуждать с ней неотложные пчелиные проблемы.

Торчит здесь и Стырц, прислушиваясь и млея от музыки технических терминов. Затем Флегонтов кидается стругать колья, чтобы поставить новый улей. Старику Стырцу он сунул в руки клещи и молоток, потому что ему не понравилось, как расположены рамки в его ящиках, и нужно было все переделать. Жена Флегонтова принялась разводить дымарь. Про меня они попросту забыли.

Я прошелся по дому — огромный, некрасивый, сараеобразный дом в два этажа. Внизу — обширная комната с большущей печью посредине. Наверху — клетушки-спальни. Здесь еще сохранилась старая мебель — неуклюжие деревянные скамьи, которым скорее место в саду, а не в жилой комнате; деревянные кровати, больше похожие на ящики. На стенах висят грязные спецовки и давно не стиранные халаты. Всюду валяется пчеловодческий инвентарь — инструменты, отрезки искусственной вощины, гнилушки для дымаря — буквально сесть не на что, даром что здесь скамьи-исполины. В помещении нестерпимо душно, все окна, все форточки закрыты наглухо, чтобы не залетали пчелы. Ей-богу, просто дышать нечем.

Пройдясь по дому раз-другой, я вышел во двор.

День прелестный, солнечный, его словно только что промыли в проточной воде. Я обошел вокруг дома и сел было на скамейку возле забитого парадного крыльца, но посидеть на ней удалось мне не долго. Облаченный в белый и такой захватанный балахон, что его скорее следовало бы назвать пятнистым, с кольями и новым голубым ульем, Флегонтов быстро прошагал мимо меня на пасеку; жена несла за ним дымарь, и дым тянулся за супружеской парой, как за автомобилем, у которого карбюратор отрегулирован на слишком богатую смесь. Тотчас растревоженные пчелы стремительно и бестолково, как шальные пули, залетали по всему участку. Через минуту, хотя я сидел далеко от пасеки, одна пчела приложилась к моему виску; не успел я смахнуть ее, как другая ужалила меня в руку, третья — в щеку. Я вскочил «как ужаленный» и, размахивая руками над головой, ринулся в дом. Вокруг меня, пока я бежал, уже целое пчелиное облако кружилось со злобной яростью.

На полу большой комнаты Стырц ладил пчелиные ящики. Он посмотрел на меня своими сладкими и дремучими глазками и сказал, то ли в утешение, то ли в назидание:

— Никак, покусали? Это ничего. От пчелиного укуса не вред здоровью, а польза.

Эти притчи я уже слыхал в отрывках, пока сюда ехал: пасека — дело благородное. Пчеловодство — это чистый воздух, целебный мед. Статистика свидетельствует: пчеловоды по долголетию впереди всех. По пчелам можно предсказывать засуху — в обычный год пчелы-работницы уничтожают трутней под осень; в предчувствии засухи они выгоняют их еще весной.

Я только чертыхнулся в ответ, растирая ужаленные места, — они горели, чесались и уже начинали припухать.

Принимаясь снова за ящики, Стырц сказал поучительно:

— Пчела жалит одних грешников. Праведника она так только щекотит. — И он коротко задребезжал серебристо-кхекающим смехом.

— Будем считать, меня только пощекотали, — огрызнулся я.