Ничего личного, кроме боли

– Отдыхай. – Старший группы Григорьев улыбнулся молодому сменщику, похлопал себя по карману кителя. – Капать надо в глазки, Стасик. Тогда и мушки перед глазами плясать не будут.

– А я еще молодой, чтобы лекарствами пользоваться. Организм должен сам победить усталость. Все, пока.

Стас ушел. Григорьев запер дверь в операторскую, проверил раздевалку. Стас, как всегда, забыл повесить форму в шкафчик. Нацепил на плечики, пристроил на ручку шкафа, пока доставал гражданскую одежду. И так и оставил.

Что он может заметить при такой-то рассеянности? Григорьев укоризненно качнул головой, убрал в шкаф его куртку с брюками и рубашкой. Мушки у него перед глазами, видите ли. Не сумел распознать в четырех недавних происшествиях систему. Стас не разглядел, а он, Григорьев, – да.

Сегодня последний, пятый день, если считать от первого происшествия, которое его начальство назвало неосторожностью, недоразумением. Потом записи будут отправлены в архив, где пролежат тридцать дней, а дальше их уничтожат. Таков порядок. Из архива их достать Григорьев не сможет. Слишком много запросов нужно сделать и разрешений получить. А у него ни черта никаких полномочий.

Поэтому что надо сделать?

Правильно.

Он и сделает сегодня себе резервные копии. Тихо, без шума.

Да, это запрещено, он знает. И знает, что поплатится рабочим местом, если кому-нибудь станет известно. Но никто же не узнает. Не узнает, если там нет ничего такого и он просто себя накрутил. А если есть? А тогда ему точно ничего не будет. Победителей не судят, как говорится.

Щелкнул мышкой, сдвигая курсор, зашел в папку, где хранились записи пятидневной давности, дальше трех- и двухдневные. Нашел нужные объекты. Таких было четыре. Отправил информацию на свою флешку, которую с предельной осторожностью вставил в компьютер.

За ними ведь в операторской тоже кто-то наблюдает. Вон она, камера, под самым потолком. Надо осторожно.

На скачивание информации ушло минут десять, не больше. С такой же осторожностью он вытащил флешку и убрал в нагрудный карман с носовым платком, которым перед этим вроде как вытирал лоб.

И уже после всего стал просматривать на рабочем компьютере то, что только что скачал.

Перекресток, весьма оживленный. Летний полдень. На записи отчетливо видны голые плечи, руки, колени. Народ нарадоваться не может наступившему теплу, сбрасывает все лишнее. Сарафаны, шорты, крохотные маечки. Даже пожилые не стесняются, оголяют ноги и плечи. Женщину, которая в тот день едва не погибла под колесами, он узнал сразу. Стояла на краю тротуара – яркий сарафан до земли, белая панама, в руках – плетеная сумка-корзинка. Терпеливо дожидалась разрешающего света светофора. Никакого нетерпения Григорьев в ее действиях не заметил. Даже по мобильному ни с кем не говорила в этот момент, чего Григорьев категорически не одобрял в таких местах. Отвлекает потому что и рассеивает внимание.

Так, пока все шло нормально. Но вот зажегся желтый, дама внезапно взмахнула рукой и вывалилась на проезжую часть. Именно вывалилась. Не шагнула, не выбежала, а выпала.

– Ее толкнули, – прошептал Григорьев и снова отмотал к тому месту, где еще горел запрещающий сигнал. – Вопрос: кто?

Он раз десять, если не больше, перематывал запись. Рассмотреть того, кто стоял за спиной дамы, так и не удалось. То ли сама она оказалась слишком объемной в своем сарафане. То ли тот, кто ее толкнул, был слишком мелким.

Григорьев отмотал еще на десять минут назад. Тщательно, посекундно стал изучать каждый фрагмент. Старался рассмотреть всех, кто подходил к перекрестку. У него даже в глазах зарябило, пришлось делать паузу и капать в глаза, как посоветовал доктор. После капель требовался десятиминутный перерыв. Встал, пошел к противоположной стене за чайником.

Рановато, конечно, для чаепития. Если там за ним сейчас наблюдают, в протоколе это точно будет отмечено. Не успел, мол, заступить на смену господин Григорьев, как тут же принялся чаевничать. Непорядок. На краткосрочный отдых у них отводились последние десять минут каждого часа. А он всего полчаса сидит за мониторами.

Пускай. Если он что-то такое отыщет в этих записях, могут еще и премию выписать. За бдительность. За помощь работникам правоохранительных органов.

Чай с лимонным печеньем в сахарной глазури показался невкусным. Потому что глотал рассеянно. Он любил чаевничать неторопливо, любил получать от этой церемонии удовольствие. А здесь мысли совсем в другом направлении текут. Нехорошие мысли.

Что, если на улицах города промышляет злостный хулиган, который намеренно сталкивает пожилых людей под колеса? Если получает от этого удовольствие? Это тогда как? Это уже маньяк, выходит.