Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные

В общем-то, Софи Гадд отделалась еще крайне легко. В отличие от других невинных жертв, застигнутых публичными «твиттер-штормами», она не потеряла работу, не оказалась в тюрьме и ее репутация не была уничтожена мстительной толпой в онлайне. Например, в том же месяце, когда Софи Гадд обнаружила себя на третьей полосе Daily Mail, PR-директор Джастин Сакко опубликовала твит: «Еду в Африку. Надеюсь не подхватить СПИД. Шутка — я же белая!» Сакко написала его перед посадкой на рейс из Лондона в Кейптаун. Когда 12 часов спустя она приземлилась в Южной Африке, ее сообщение было ретвитнуто всего лишь три тысячи раз, но вызвало уже такой всплеск интереса в мировых новостях, что, когда Сакко, ничего не подозревая, выходила из самолета, ее поджидали папарацци с фотоаппаратами. Заклейменная в Интернете из-за своего глупого твита как самый опасный преступник, Сакко потеряла работу, а ее собственный отец назвал ее «долбаной идиоткой»36. И отныне имя Джастин Сакко всегда будет ассоциироваться с этим некорректным, но явно не криминальным твитом. Такова природа и власть Интернета.

«Когда у вас немного фолловеров, Twitter может казаться вам тесным кружком друзей по пабу, — замечает Софи Гадд по поводу ничего не прощающего и ничего не забывающего социального Веба37. — Но это не так. Там нет и тени приватности. С тем же успехом можно разговаривать через мегафон на центральной улице города».

Опасности появления прозрачной республики возникали задолго до тоталитарных режимов ХХ в. и выхода в свет романа Джорджа Оруэлла «1984». В частности, они уходят корнями в просвещенный деспотизм российской императрицы Екатерины II, чей портрет кисти Иоганна Баптиста Лампи висит в Немецком историческом музе и чье сходство с Дэвидом Кэмероном привело Софи Гадд на третью полосу Daily Mail.

Живописец итальянского происхождения Лампи был не единственным европейцем, уехавшим в конце XVIII в. в Россию, чтобы насладиться щедростью Екатерины Великой. На службе у автократического режима Екатерины состояли и двое англичан, братья Сэмюэл и Иеремия Бентамы. Сэмюэл работал на графа Григория Потемкина, одного из многочисленных любовников Екатерины, вошедшего в историю своими бутафорскими «потемкинскими деревнями». Потемкин поручил англичанину управление своим гигантским имением Кричев на границе с Польшей, занимавшим площадь более 250 кв. км и насчитывавшим 14 000 одних только мужчин-крепостных38. Сюда перебрался к брату в 1786 г. Иеремия Бентам, юрист и философ, более всего известный сейчас как автор принципа «наибольшего счастья». Именно здесь его осенила идея идеального здания, названного братьями «Паноптикон» (то же, что паноптикум), или «Дом надзирателя».

Хотя сегодня изобретателем Паноптикона считается Иеремия Бентам (кстати, выпускник того же Оксфордского колледжа, что и Тим Бернерс-Ли), сам он приписывал его авторство Сэмюэлю. «Возродится мораль, сохранится здоровье, укрепится промышленность, распространится просвещение, облегчится общественное бремя, упрочится экономика на твердой основе, развязан будет, а не разрублен гордиев узел закона о бедных — и все это благодаря простой архитектурной идее!» — торжествуя, возвещал Иеремия Бентам в своем письме из Кричева с описанием идеи.

«Простая архитектурная идея» Иеремии Бентама отражала заинтересованность его брата Сэмюэла в обуздании вверенных ему крепостных в имении Потемкина. Названный в честь мифического древнегреческого великана Паноптеса (он же Аргус), имевшего сотню глаз, Паноптикон предназначался для размещения крупных учреждений — тюрем, школ или больниц — и был замыслен как цилиндрическое строение с находящимся в центре надзирателем, способным наблюдать за каждым человеком в здании. Ощущение постоянного наблюдения, считал Иеремия Бентам, есть «новый способ обретения власти одного разума над другим». Паноптикон являет собой «наглядное и оригинальное слияние архитектурной формы с социальным предназначением», — говорит историк архитектуры Робин Эванс. И этим предназначением была дисциплина. Чем явственнее мы представляем, что за нами наблюдают, считали Иеремия и Сэмюэл Бентамы, тем усерднее мы работаем и тем реже нарушаем правила. Мишель Фуко описывал Паноптикон как «бесчеловечную и искусно задуманную тюрьму». Это «микрокосм утилитаристского общества», согласно одному историку, и «экзистенциальная реализация философского радикализма», согласно другому39.