Молчание, показавшееся вечностью. Ральф облизывал губы, мял засаленную футболку. Кенни переминался с ноги на ногу, пуская пузыри из носа. Амадео стискивал кулаки до боли, подавляя желание схватить обоих мальчишек и трясти, пока не выложат все, что знают.
— Как он выглядел, Ральфи?
Но неожиданно заговорил Кенни.
— Та… такой большой… Громила настоящий… Глаза злые, но денег у него… Дал Ральфу целую свертку купюр, вы представляете, сколько это?! А этот козел, — уничтожающий взгляд на друга, — дал мне только три бумажки.
Амадео кивнул.
— Он дал вам денег, чтобы вы привели Тео?
— Угу. — Ральф всосал выкатившуюся на губу соплю в нос. — Сказал, что он его дядюшка, приехал из другого города и хочет повидаться.
— Ну какой дядюшка! — взвился Кенни в стремлении заработать очки в глазах Амадео и избежать наказания. — Они совсем непохожи…
Вот оно.
— Совсем непохожи? — переспросил Амадео.
— Конечно, у Матео темные волосы, зеленые глаза, а этот белый такой, светловолосый, и глаза голубые, — затараторил Кенни. — Улыбка жуткая, вроде все зубы на месте, а кажется, что нескольких недостает. В чем тут похожесть?
Весь мир почернел, глаза застлала пелена. Амадео, выдавив улыбку, похлопал Кенни по плечу и поднялся.
— Я не знал, что он его похитит! — в отчаянии выкрикнул Ральф. — Не знал! Я думал, он правда его дядя!
Эта козявка, в отличие от своего друга, продолжала врать в стремлении снять с себя вину, но сейчас Амадео это нисколько не волновало. Даже желание надавать мелкой сволочи по заднице бесследно пропало. Все мысли заняло только одно.
Его сына забрал Генри Хендриксон.
Томас полулежал в драном кресле и, приложив ко лбу ледяную банку пива, стонал, будто от невыносимой боли.
— Твою мать, Генри! Зачем ты притащил его сюда? Ты хоть знаешь, кого украл?!
— Конечно, знаю. — Генри скалился в сторону Тео, который сидел в уголке, подтянув колени к груди. — Это моя собственность, которую внаглую украли, а я вернул в законное пользование!
— Законное?! — Томас выпрямился и хотел было швырнуть банку в Генри, но передумал и с щелчком откупорил ее. — Я тебе скажу, кто имеет на него законное право! Его приемный отец! А ты сейчас — похититель! И если тебя поймают, то засадят в тюрягу лет на десять, если не больше!
— Никто меня не засадит. — Генри отмахнулся от брата, как от надоедливой мошки. — Никто и не узнает, что он здесь. Если ты меня не сдашь. — Он громогласно расхохотался собственной шутке.
Томас кисло улыбнулся и за один присест ополовинил банку.
— Я-то тебя не сдам, но кто знает, засекли тебя или нет. В любом случае, это плохая идея! Не смей оставлять его здесь!
— Тут его никто не будет искать. — Генри пожал плечами. — Посидит тут малясь, пока не найду ему нового папу.
Тео вздрогнул и спрятал лицо в коленях.
Томас допил пиво и смял банку в руке. До чего же он ненавидел бизнес брата! Его тошнило при одной мысли о том, куда отправляются несчастные дети, когда их выкупит какой-нибудь богатый мужик, а Генри снова хочет втянуть его в это отвратительное предприятие!
— Генри, его портрет в каждой, даже в самой вшивой газетенке! — рявкнул он. — На всех телеканалах передают о его похищении! Ни один богач не станет так рисковать! И повторяю, не оставляй его тут! Если Солитарио пронюхает, что ребенка украл ты, он первым делом явится сюда, что непонятного?!
— Твоя компания зарегистрирована на того мексикашку. — Генри сунул в рот дешевую сигару. — С какой стати ему переться сюда? Он скорее поедет по адресу, который я оставил, когда устраивался телохранителем к тому богатому хлыщу. А там меня уже давно нет! — Он с видимым удовольствием затянулся и осклабил в улыбке редкие зубы. — Но меня никто не видел, расслабься, а детишки — неважные свидетели.
— И все же я не хочу, чтобы ты впутывал меня во всю эту хрень. — отрезал Томас. — Мне хватило приключений! До завтрашнего дня придумай, куда его перепрятать, или я отвезу его назад.
— Да уж прям. — Генри снова лениво отмахнулся, но в глазах зажегся опасный огонек. — Я тебя как бог черепаху отделаю, если посмеешь мне помешать. Сечешь?
— Секу. — Томас подавил желание поежиться. Он и не собирался лезть в дела брата, нафиг надо. Если Солитарио в результате подвесит Генри, как мясную тушу, и сожжет заживо, так тому и быть, но пусть ищет его сам.
Глядя на съежившегося мальчишку, он почувствовал укол совести. Каковы бы ни были разногласия между взрослыми, дети-то при чем? Генри наконец дорвался до мести, и это только его дело, но пацана все равно было необъяснимо жалко.
Томас с меткостью баскетболиста запустил смятую банку в мусорное ведро. Это не его дело, повторял он себе. Совершенно не его. И жалеть кого-то — значит, проявить слабость, что в нынешней ситуации, когда он только-только набрал обороты, просто непозволительно.
Генри, докурив сигару, ушел, но даже тогда пацан не вылез из угла. Он что, и спать там собирается, что ли? Томас, держась за поясницу, поднялся и распахнул дверцу холодильника.
— Ты это… Как там тебя… Матео. Есть хочешь? — спросил он. — Вот тут есть сыр, ветчина, сварганить тебе сэндвич?
Мальчик поднял голову и кивнул.