Ничего личного...-2

— Они выдаются только надзирателями и подлежат обязательному учету. И потом, я хорошо разглядел карандаш, когда надзиратель Роджерс показывал мне его. Такие карандаши производятся фирмой "Форресто". В нашей же библиотеке — "Дримо". Я уже говорил об этом надзирателю Роджерсу.

Эфрейн снова вытер вспотевший лоб платком. Эта ситуация не доставляла ему ровно никакого удовольствия, и он предпочел бы просто пустить все на самотек и наказать того, на кого пало подозрение, однако Амадео Солитарио был не простым заключенным, а отпрыском знаменитой семьи. Так ли нужна тюрьме подобная реклама?

— Месяц назад к тебе приходил брат, — заметил он скорее для проформы, нежели для установления истины. — Он мог передать карандаш.

— Он ничего мне не передавал. Хотел, чтобы я подписал кое-какие бумаги, но карандашом для этого не пользуются. Охрана, присутствовавшая тогда, может подтвердить, что он так и не передал мне ни бумаг, ни ручку.

Эфрейн молчал, изучая Амадео. Тот держался хладнокровно и слишком спокойно для человека, только вчера совершившего убийство.

— Скажите, начальник Эфрейн, — Амадео наклонился чуть вперед. — На карандаше найдены следы крови? Вы наверняка отправили его на экспертизу, чтобы убедиться, то ли это оружие, которым был убит заключенный, не так ли?

Эфрейн протер лоб платком.

— Солитарио, я, кажется, говорил, что ты слишком настырный. Это материалы расследования, с чего мне делиться такой информацией?

— Начальник Эфрейн, от вашего ответа зависит моя невиновность, ничего удивительного, что я хочу знать больше. Вы ничем не рискуете, за пределы тюрьмы эта информация не выйдет при всем моем желании.

Эфрейн складывал и снова разворачивал платок. Обычно он не цацкался с заключенными, этими отбросами, не заслуживающими ни единого доброго слова, но к Солитарио питал неизъяснимое чувство. Что-то вроде уважения, если это слово можно применить к убийце. В прошлый раз попустительствовал ему с библиотекой, заказав новую литературу, затем разрешил внедрить практику по досрочному освобождению, которую тот предложил. Каким образом этому сосунку удается вызывать такое доверие? Уж точно не своим смазливым личиком, которое у многих здесь вызывало одно, вполне естественное желание — сделать его менее привлекательным. Кто-то уже постарался на этот счет — небольшой шрам виднелся на лбу и терялся в волосах, аккуратно убранных в хвост.

Так в чем же секрет этого странного убийцы? Все дело в том, наконец решил Эфрейн, что все свои предложения Солитарио умело аргументировал, не оставляя ни малейшей лазейки, ни единой причины для отказа. И где только он этому научился?

— Я никуда не отправлял этот карандаш. Пока что, — ответил начальник тюрьмы, решив, что вреда не будет, если заключенные получат повод для сплетен. Надо же им чем-то занимать свое время. Разумеется, он не упомянул, что не собирается давать делу ход. Пусть эти звери перебьют друг друга, если им так хочется. — На нем действительно кровь, которую вроде бы пытались отмыть, но принадлежит она убитому или нет — вопрос открытый. И это еще одна причина, почему на тебя до сих пор не заведено новое дело, Солитарио.

— То есть, вы не знаете, чья именно это кровь, — утвердительно сказал Амадео. — Возможно, она не имеет никакого отношения к убитому, однако вполне может принадлежать убийце или кому-то еще.

— Клонишь к тому, что тебя подставили, но кому это нужно?

Амадео помолчал, делая вид, что усиленно думает, затем покачал головой.

— Понятия не имею.

Эфрейн, которого порядком утомила эта болтовня, сложил платок и сунул в нагрудный карман. Он хотел лишь добраться до дома, рухнуть в кровать и ближайшие восемь или девять часов не слышать ничего об этой проклятой тюрьме.

— Ладно. Можешь идти.

Амадео склонил голову в знак благодарности и направился к выходу. Взявшись за ручку, обернулся.

— Вы хорошо заботитесь о своих людях, начальник Эфрейн, и я не могу не сказать вам, что надзиратель Бенедикт поранил руку. На вашем месте я бы посоветовал ему обратиться в медпункт. Он мужественно терпит, и это делает ему честь, однако если начнется воспаление, он не сможет выполнять свои прямые обязанности. К сожалению, я не рискну давать ему советов, поэтому ставлю в известность вас.

Эфрейн устало уронил голову на раскрытую ладонь.

— Хорошо, Солитарио, я ему скажу. Топай уже, пока я добрый.

— Какого черта ты промолчал, Солитарио? — прошипел ему в ухо Роджерс. Они направлялись обратно в блок. Позади шел Кортес, впереди — Бенедикт. Роджерс шагал рядом, крепко держа Амадео за локоть, будто тот мог сбежать или выкинуть какую-нибудь глупость. — Знаешь ведь, кто это сделал, черт побери, даже дураку ясно! Чего ты добиваешься?

— Я не знаю, кто за этим стоит, господин надзиратель, — Амадео безмятежно смотрел в спину Бенедикту. Тот чуть повернул голову, прислушиваясь к разговору. Правая рука покоилась в кармане форменных штанов.

— Все ты знаешь! — вскипел Роджерс. — И не смей со мной в игры играть, я тебя насквозь вижу!