Ничего личного...-2

Рядом с койкой, на которую его уложили, возвышался надзиратель Роджерс, поигрывая дубинкой. У соседней суетился врач, перевязывая руку какому-то заключенному.

— Ну конечно, очухался, — удовлетворенно прогрохотал надзиратель. — А я думал, копыта откинешь, Солитарио. Как ты со своей клаустрофобией вообще тут оказался?

Амадео попытался заговорить и не смог — в горле настолько пересохло, что любая попытка причиняла боль. Надзиратель отвернулся и налил воды в пластиковый стакан.

— Никак не пойму, ты самоубийца, или кто, Солитарио? — он держал стакан на вытянутой руке, дожидаясь, пока Амадео сядет. — На кой черт стремишься себя уничтожить? Знаешь, что от паники ты запросто мог бы задохнуться там, в карцере?

Амадео промочил горло и, благодарно кивнув, вернул стакан надзирателю.

— Знаю. Но почему ко мне должны относиться как-то по-особенному? Я напал на другого заключенного и вполне заслужил наказание…

— Солитарио! — рявкнул Роджерс так, что стекла в окнах задребезжали. Стаканчик, беспомощно хрустнув, смялся в здоровенных кулачищах. — Ты конченый идиот или только прикидываешься?! Еще не хватало самоубийц в моем блоке! Хочешь свести счеты с жизнью, так придуши себя наволочкой! Больной на голову ублюдок, хренов мазохист!

— Почему вы кричите, господин надзиратель? — спросил Амадео.

Его спокойный тон еще больше вывел Роджерса из себя. Он швырнул несчастный стакан в мусорное ведро и нацелил толстый, как сосиска, палец в нос Амадео.

— Прекрати относиться к себе так, будто твоя жизнь ничего не стоит. Приравниваешь себя к монстрам, сидящим в соседних камерах? Хочешь стать таким же? Или пытаешься от этого сбежать? Многие парни, попавшие сюда, ломаются за пару месяцев, потому что не знают, как себя вести и как приспособиться к новым условиям. Мне ты показался далеко не слабаком, поэтому не разочаровывай меня. Еще одна попытка самоубийства — и я отправлю тебя в психиатричку.

Надзиратель развернулся на каблуках и, топая, как слон, вышел за дверь. Амадео откинулся на подушку и уставился в потолок. Он не мог объяснить, чем вызвал вспышку гнева, однако чувствовал: далеко не ко всем заключенным надзиратель Роджерс питает такую привязанность.

— Доктор, — позвал он.

Тот отвлекся от заключенного с раненой рукой.

— Чего тебе, Солитарио?

— Сколько я пробыл в карцере?

— Чуть меньше пяти дней. Срок не до конца отмотал, потом Роджерс тебя сюда приволок. Он брал отпуск по семейным обстоятельствам, а когда явился, устроил всем такой разнос…

— По какому поводу?

— Ты что, не знаешь, что запрещено держать страдающих тяжелой клаустрофобией заключенных в карцере? Тебе придумали бы другое наказание, если бы ты соизволил сказать хоть слово о своей болезни.

Амадео вспомнил раскрасневшееся от ярости лицо Роджерса, хруст стаканчика в его лапище. Нет, он злился не на подчиненных, неверно выполнивших приказ. И даже не на Амадео. Он тщательно скрывал под злостью что-то еще.

— Доктор, — снова позвал Амадео.

— Да чего тебе, Солитарио? — взвился тот. — Не видишь, я занят!

— Прошу прощения, последний вопрос. По каким семейным обстоятельствам отсутствовал надзиратель Роджерс?

— Да сын у него помер, — ответил вместо врача раненый заключенный. — Сидел в тюрьме в другом округе. Нашли в камере, говорят, отломал где-то металлическую скобу, заточил да вены себе резанул. Хилый был парнишка, видать, поиздевались там над ним сильно, вот и не выдержа… ай!! Доктор, вы врач или живодер?!

— А ты не мели языком чего не следует, Билли. Солитарио, если очухался, марш в свою камеру. И чтобы я тебя больше не видел. А то ишь, зачастил…

Амадео шел по тюремному коридору, иногда останавливаясь, чтобы побороть головокружение. Пять дней в карцере не прошли бесследно — его все еще шатало, к горлу подкатывал ком, стоило вспомнить тесные застенки и темноту. Однако даже в таком состоянии он замечал, как смотрят на него другие заключенные. В их глазах светилось искреннее уважение — похоже, до него никто не осмеливался дать отпор банде Буйвола, да еще навалять самому главарю. Что стало с Буйволом, сильно ли Амадео его отделал, оставалось загадкой — в лазарете он бандита не видел.

Йохан сидел на полу, скрестив ноги, и пытался раскладывать пасьянс из потрепанных карт. Такими в покер не поиграешь — сплошные метки, машинально отметил про себя Амадео, входя в камеру.

При его появлении Йохан вскочил так стремительно, что напрочь испортил уже выложенный пасьянс.

— Амадео! Ты как? Сильно туго было? Чего такой бледный, как смерть? Мне сказали, что ты в лазарете, но почему…

— Я в порядке, Йохан, не трещи, — Амадео улегся на кровать и закрыл глаза ладонью.

— Буйвола переправили в другой блок, знаешь? Ты ему здорово врезал! Все прямо глаза вытаращили! В лазарете пробыл три дня, потом его увезли, посчитали, что вам лучше рядом не находиться после того, что он сказал, во избежание дальнейших конфликтов. Это официальная причина перевода, хотя я думаю, что он всех тут просто задрал своими выходками. Амадео, — Йохан плюхнулся рядом с ним на кровать. — Он тебя в таком обвинил… Тихий ужас. Но почему ты даже не попытался…