Ничего личного

За те пару часов, что я у него пробыл, он успел мне поведать о несчастье, обрушившемся на беднягу рыжего Джейка — его кабак сгорел на следующий день после окончания действия страховки. Накопления, конечно, какие-то были, но новую забегаловку на них не открыть.

Потом он вдруг вспомнил о недавних событиях, на которых и сам немножко обеднел:

— Слушай, Сардж, — сказал он. — А как вы перенесли этот чертов «черный понедельник»? Вы же что-то там с бумагами хитрили? Я ведь купил, по твоему совету немного Enron и Apple. Они почти ничего не потеряли, но знаешь… читая газеты, я был уже на грани срыва. Как у вас-то нервы выдерживают?

Я действительно как-то посоветовал ему прикупить эти бумаги. И сказал, что лет через десять они сделают каждый вложенный цент десятью долларами. Сэм должен был дожить до самой смерти Джобса.

— Привычка, — отговорился я. — Привычка и таблетки. Успокоительные.

— Смотрю я на тебя, Сардж, — вдруг неожиданно Сэм стал серьезен. — Смотрю и думаю: тот ли это мальчик, что оказался в моем доме два года назад? Вроде бы он: те же глаза, нос, рот, вихры, но и не тот совсем — ты стал какой-то закрытый и… злой, что ли? Не могу найти слова.

Я улыбнулся ему:

— Для тебя, дядя Сэм, я всегда тот самый. И не принимай на свой счет мою усталость.

Я остался у него до утра — чтобы не садиться за руль нетрезвым. Утром, когда Сэм отправился к своим «лошадкам», я пообещал ему непременно приехать на Рождество, ну а в следующем году вместе провести пару недель на скачках «Кентукки Дерби». И мне на самом деле было интересно — я ведь ни разу в жизни не был даже на плюгавеньком ипподроме, а здесь — одна из главных арен Америки!

Всю дорогу лил тоскливый октябрьский дождь, и на дороге образовались полузатопленные места, где приходилось перебираться едва ли не вплавь. Пару раз на скользких участках машину хорошо потащило в сторону, и я исцарапал оба передних крыла и хорошо помял решетку радиатора, въехав в дорожное ограждение.

— Думаю, мы заслужили хороший отдых! — Такими словами встретил меня Захар.

Он внимательно со всех сторон оглядел мою машину — грязную, побитую немного и насквозь мокрую, хмыкнул:

— На Гавайях, а? Очень хочется посмотреть на курорт, бывший русским, а ставший американским. Как Аляска, только история другая. Я здесь журнальчик почитал, пишут, что еще должны сохраниться остатки Елизаветинской крепости, построенной русским немцем Шеффером. Взглянем? Перл-Харбор опять же. Корабли-авианосцы-линкоры всякие. Живая история. Единственное место в США, что пострадало от войны.

Я был настолько замучен дорогой, что не стал с ним спорить, и еще через три дня мы оказались в самолете «Дельта Эйрлайнз», следующем до Сан-Франциско. А там была быстрая пересадка на стыковочный рейс Pan Am, чья показная роскошь подтверждала сплетни о том, что все пилоты там едва ли не наследные принцы, а стюардессы — переманенные из глянцевых журналов фотомодели. Спустя восемь часов, семь из которых я бездарно проспал, мы приземлились в Гонолулу — столице пятидесятого американского штата, что находится в самом центре Тихого океана. На берегу, который последним на нашей планете прощается с Солнцем.

Еще в Луисвилле Захар заказал нам два двухместных номера в Ocean Resort — двадцатиэтажном отеле почти на берегу океана. Мне достался с видом на горы, ему — номер напротив, с видом на пенный прибой. Сойдя вниз, я насчитал сто двадцать шагов по извилистой аллейке от отеля до океана.

Если не считать проблемы с часовыми поясами — вставали мы по местным меркам очень рано, а ложились, когда приличные гавайцы еще только собирались ужинать — все остальное было просто замечательно. Вполне приличная еда со смешными названиями — вроде локо-моко. Бесконечно много фруктов, травок, соусов и приправ создавали тот особенный букет, что запоминается навсегда и сильно нравится женщинам. Но и для нас кое-что нашлось. Особенно пришлись по вкусу шашлык из тунца и жаркое из рыбы махи-махи.

Я всю неделю пролежал на пляже, попивая коктейли, хотя мне и говорили, что сезон уже кончился и ничего хорошего от такого лежания ждать не стоит. Но так уж вышло, что обычных для этого времени года дождей не случилось, было умеренно тепло, впрочем, здесь всегда плюс семьдесят семь по Фаренгейту: я успел слегка подвялиться и ненадолго забыть о делах, оставленных в Луисвилле.