Ничего личного

— Это вам так кажется. Некоторые падают, некоторых так кладут, что они якобы упали. Разное бывает. Сегодня случай другой: девушка покончила с собой. Ее тело в номере. Никто его не трогал.

— Самоубийство? — обрадовался Семеркин. -Ну, это меняет дело! Должно быть, преступник раскаялся, и…

— А вы не спешите с выводами.

— Так-так… А где Серебрякова? — словно бы невзначай поинтересовался Семеркин.

— Что, торопитесь узнать сегодняшнюю ставку? Боюсь, она не очень высока, принимая во внимание очевидность случившегося. Правда стоит гораздо дешевле, чем ложь. То есть, вообще ничего не стоит.

— Но-но! Я при исполнении! А вы опять, товарищ Леонидов. Допустили. Служебным расследованием пахнет.

«Ты да плюс Саша Иванов… — невольно поморщился Алексей. — А где Саша, там и Манцев. А где Манцев, там и… В общем, хорошая компания собирается».

— Итак, осмотрим место происшествия, — важно сказал Семеркин.

— Пожалуйста. Вон та дверь. Сорванная с петель.

— А кто ее сломал? — подозрительно спросил Семеркин.

— Настоящий мужчина.

— А зачем?

— Чтобы войти. Видите ли, труп не хотел нам отпирать. Хотя мы стучали. Долго. И даже ногами.

— Можно было и поаккуратнее…

— Можно, — вздохнул Алексей. — Но не получилось.

Вслед за старлеем и экспертом Алексей прошел в номер, где лежала мертвая Ольга Минаева. Семеркин сдернул простыню и присвистнул:

— Это же та красивая девка! Блондинка! Я ее сразу заметил! Ничего себе ноги!

— Нечего пялиться, — выхватил у него простыню Алексей. И вновь прикрыл голые Ольгины ноги.

— Я тут осматриваю!

— Мужские тела тебя не так интересовали. Твое дело подлинность почерка установить и проверить, нет ли следов насильственной смерти. Хотя, тут и так все ясно: дверь была закрыта изнутри, едва сломали.

— Чего это она? А? — удивился Семеркин. -Такая деваха! Дура, что ли? Столько мужиков по ней, небось, сохло! Могла бы на «Мерседесах» ездить да каждый день в рестораны ходить!

— Кто в чем видит простое человеческое счастье. Ты, Вячеслав Олегович, не затягивай: составляй протокол, снимай показания. Народ на похороны торопится.

— Я должен все по закону…

— С каких это пор?

— А причина смерти? То есть мотив? С чего она вздумала травиться? Ага! А вот и записка!

— Да. Это предсмертная записка.

— «Это я убила…» — прочитал Семеркин. — Ну, вот! Я же говорил! Убийца раскаялся!

Леонидов поспешно вышел из номера. Сил его больше не было. В его собственном номере Саша, очень грустная, пыталась играть с Сережкой в карты. Только ходила невпопад и била не теми козырями. Сережка злился:

— Мама, у нас же пики козыри, а ты опять бьешь бубями!

— Да-да, я забыла.

— Мама, а почему опять приехала милиция, и нас никуда не пускают? Так всегда в санаториях?

— Нет, зайчик, это просто так получилось.

— Почему?

— Не знаю.

— Знаешь, но не говоришь, потому что я еще маленький.

— Да, ты, слава богу, еще маленький. — Саша прижала к себе его темную голову. — Мы скоро уедем домой. Совсем скоро.

Она подняла на мужа глаза:

— Леша, эту процедуру никак нельзя ускорить? Опять всех будут заводить по отдельности в боковую комнату, и задавать все те же вопросы? Я устала, страшно устала… Скорей бы уже на работу.

— Ладно, я что-нибудь сделаю.

Он снова пошел искать Семеркина. Тот готовился выступить по полной программе. Леонидов подошел к нему и сказал:

— Давай быстренько народ в холл. Мы сейчас проведем общее собрание и разъедемся по домам.

— Нет, я так не могу. Надо, как положено.

— Да чего там! Люди с ума от страха сходят! Еще подумают, что завелся какой-нибудь маньяк!

— Нет, так не положено… — занудливо сказал Семеркни.

— Да заткнись ты! — не выдержал Алексей. — Я тебе сказал, как надо поступить.

Через десять минут все взрослые собрались в холле.

— При милиции будем или как? — спросил Леонидов.

— А в чем, собственно, дело? — раздался чей-то недоумевающий голос. Он машинально отметил: женский.

— Можете говорить, Алексей Алексеевич, -сказала Серебрякова.

— Благодарю вас, Ирина Сергеевна, — и он отвесил шутовской поклон. — Прежде чем мы разъедемся, я хотел бы сказать пару слов. Здесь некоторые хотят свалить все на Ольгу Минаеву. Она, мол, убила. А потом раскаялась и покончила с собой. Это не совсем так.

Присутствующие на общем собрании тут же затихли. Семеркин безразлично уставился в потолок.