Ничего личного

Алексей со вздохом оглядел неубранный номер и подумал: «Вот что значит ничейное — ни одна зараза не попытается проявить хотя бы элементарную порядочность и прибраться. На ничейном и гадить проще: никто не будет лаяться, все пользуются, но никто не несет ответственности». Потом он покосился на Калачева, разливающего водку в граненые стаканы, и в голове мелькнула мысль: «В его люксе не чище. Но это уже личные проблемы И. П.».

— На сухую никак нельзя поговорить, гражданин, товарищ, барин? — поинтересовался он на всякий случай.

— Что ты, сыщик, как красная девка: хочешь, но за целку опасаешься? Тебе что, замуж выходить?

— Я бы с удовольствием покраснел, — покачал головой Алексей. — Илья Петрович, вы мне хамите или по жизни такой?

— Ладно, остри, — вздохнул Калачев. — Я же сказал: дозволяю. Я сегодня добрый. И чего ты ломаешься, когда тебе такой человек вместе выпить предлагает? Давай дернем по маленькой, праздники еще никто не отменял. Да и познакомиться поближе не мешало бы, не первый вечер за одним столом. — Калачев глядел ему прямо в глаза, пристально, цепко. Алексею стало не по себе:

— Допустим, что второй. Только вчера вы меня вроде как не замечали?

— Вчера я не знал еще, что моя дура такую штуку выкинет.

— Какую штуку?

Алексей уже понял, что не отвертеться, и поднял стакан. Чокаться с ним Калачев не стал. Поднял свой стакан и сказал:

— Ну, помянем Пашу.

И одним махом опрокинул водку в рот. Алексей последовал его примеру. Закуски не было. То есть, она была, но в вакуумной упаковке. Вакуум ему не мешал, поскольку сам по себе был ничто, но вот упаковка… Алексей поискал глазами нож, но не нашел. Пришлось закусить вакуумом.

— Какую штуку? — переспросил он, когда водка, что называется, проскочила. Проскочила, но не пошла. Желудок свело судорогой.

— Ладно тебе притворяться, — миролюбиво сказал Калачев. — Будто я не знаю, что она вместе со мной спать не улеглась? Полетела к своему голубю ненаглядному белым лебедем. Я только на вид бываю сильно пьяным, а трезвое сознание мое на все как бы со стороны смотрит. Думаешь, как деловые переговоры ведутся? Стал бы я такие деньжищи лопатой грести, если бы не умел в пьяном виде замечать, чего не надо, а когда надо делать вид, что ничего не замечаю? -Он почесал в затылке: — Сам-то понял, что сказал? Ну да ладно. Это и есть деловая беседа: много пить и много слушать. И запоминать. Чем больше запомнишь — больше наваришь. Уж Катьку свою я приметил: упорхнула, как только я зенки закрыл.

— Что же вы ее не остановили?

— А зачем? Ты, сыщик, думаешь, будто я тот негр ненормальный, который из-за ерунды готов жизнь себе поломать?

— Отелло, что ли?

— Тебе виднее, ты начитанный, это я слухами живу. А я не такой, нет. Я умный… Ну, выпьем, что ли еще?

— А не хватит?

— У нас как, деловая беседа? — подмигнул вдруг Калачев.

Алексей понял: проверяет. Все он знает: и как негра ненормального зовут, и кто такой русский писатель Достоевский. Возможно, даже знает, кто убил Пашу. Но играет дурачка. «Пусть я умру, но не уступлю», — подумал он и махом опрокинул водку. Калачев кивнул с удовлетворением и выпил сам.

Потом оттяпал крепкими зубами кусок яблока, оказавшегося на тумбочке и потянулся к пачке сигарет.

— Закурим, милиция?

— Я не курю.

— Что ж ты за мужик такой? Не пьешь, не куришь?

Алексей хотел, было, нахамить. Сказать, что мужик проверяется не только этим. А еще и наличием у него рогов. Или их отсутствием. Но удержался.

— Здоровье берегу, — коротко сказал он.