— Знаю, знаю. Ты бы с удовольствием сделала здесь ремонт и перекрасила стены. Забудь об этом! Здесь так будет всегда, блондиночка. Они грузят тело на каталку наверху пандуса, а затем толкают ее вниз. И она несколько раз ударяется о стены, пока едет, потом бьется об угол, заворачивает и доезжает до места. Поверь, клиент ничего не чувствует. И не надо держать штат медбратьев, отвечающих за доставку нового гостя на место.
— Сострадание из тебя так и прет, да? — пробормотал Уоллес.
Майк привел нас в конференц-зал в конце коридора. Там стоял стол восьми футов в длину, дюжина стульев и доска, а на стенах висели зажимы для демонстрации рентгеновских снимков и фотографий.
Мы с Мерсером еще не успели снять верхнюю одежду и сесть, а Чет Киршнер был уже тут как тут.
Я работала с ним несколько раз за те пять лет, что он был главным патологоанатомом, и мне всегда нравились его спокойные, полные достоинства манеры, к тому же я очень ценила его профессиональное мнение. Чет был высоким и худым, как палка, у него были темные волосы, тихий голос и обворожительная улыбка, хотя ему редко выпадала возможность продемонстрировать ее при исполнении обязанностей.
Мы поздоровались и расселись за столом, а Майк достал из пакета бутерброды и банки.
— То, что я вам скажу, Александра, это только предварительные результаты. Я получу лабораторные анализы по токсикологии лишь некоторое время спустя, равно как и результаты серологического исследования. Сейчас я могу только обрисовать — не для протокола — самую общую картину.
— Разумеется.
— Я взял четыре бутерброда с индейкой на ржаном хлебе, с русским соусом, никто не против?
— Не сейчас, Майк, — попросила я. Атмосфера стерильности, слабый запах формальдегида и мрачные подробности, которые нам предстояло выслушать, напрочь отбили у меня аппетит.
Мерсер и Чет тоже отказались. Майк развернул бутерброд и открыл банку рутбира, а доктор Киршнер достал пачку поляроидных снимков окровавленного тела Джеммы Доген и разложил их на столе.
Он посмотрел на Майка, который ел бутерброд и хрустел чипсами, криво улыбнулся и пробормотал:
—
— А есть раны, полученные оттого, что она защищалась? — спросил Мерсер.
Я взяла несколько снимков, чтобы проще было следить за комментариями Киршнера. Я видела лицо Джеммы Доген, освещенное вспышками камер, когда ее фотографировали на разных мероприятиях, — эти фото стояли на полках у нее в кабинете. Теперь я видела те же самые черты — бесцветные, пустые, безжизненные — на фотографиях, сделанных на столе в морге.
— Таких ран нет. Но если вы посмотрите внимательно на снимки запястий, то увидите слабые следы. Они заметнее на обычных снимках, которые мы сделали.
Я нашла те карточки, где руки Доген были сняты крупным планом, и заметила красные полоски на запястьях.
— Очевидно, нападавший связал ее и вставил кляп, обнаруженный в комнате. И произошло это
— А вы успели взглянуть на кляп, док? — Чэпмен отхлебнул из банки.
— Кляп исследуют в лаборатории, но я видел его, когда принесли тело. Я дам окончательный ответ позже, но мне показалось, что это кусок обычной больничной простыни, порезанный на длинные полосы. Такой можно было взять в любой палате, на складе, в службе доставки или в прачечной.
— Мерсер, пожалуйста, запиши это для меня. Кажется, лейтенант отправил кого-то проверять работников прачечной наряду с остальным персоналом, но мне и в голову не пришло, что надо еще потрясти поставщиков, которые снуют туда-сюда целыми днями.
— Я продиктую, Куп. Прачечная, а еще доставка пиши, медицинских товаров, цветов, корзин с подарками, шариков — этот список бесконечен. Мы говорим о тысячах людей.
Чэпмен вытер руки и встал у меня за плечом, рассматривая снимок запястий Доген, а я продолжила перебирать фото.
— Если бы вам предложили восстановить события, исходя из уже известных фактов, то, по вашему мнению, что там произошло? — спросил он Киршнера.