Нич Ниднибай

Всё будет так, как я хочу.
Нечаянно и непонятно.
И всё, что представлялось невозвратным,
Подвластно времени – жестокому врачу.

Рванёт освобождённая душа,
Обмякнет тело, распрямятся руки.
Огонь обнимет кости. Не спеша,
Исчезнет то, что содержало муки.

Моих протонов взмоют вереницы,
Внедряясь в мира новые творенья,
И девушка, чтоб одолеть сомненья,
Сорвёт цветок, в котором атом мой
кружится.

О чудо жить и умирать,
И возвращаться сонмами подобий.
Не сознавать и сознавать.
Смеяться, плача у надгробий.

* * *

Нет, этот климат не для меня.
Мне бы уехать, уехать отсюда.
Где-то нетронутые звенят
Воды прозрачные в роще-чудо.

Лето короткое, как ночлег,
Не выжигает из тела душу:
В нём уже слышен осенний забег
Перед тоской белоснежной стужи.

Я б и уехал, и сгинул бы след,
Но тут случилась как раз заваруха:
Не досказала мне свой секрет
Шёпотом жарким одна девчуха.

Носик наморщив в таинстве важном,
Вся в ореоле глазищ развёрстых,
Прощекотала мне ухо страшным:
Дрался в их садике мальчик толстый!..

* * *

Шабат-шалом ещё не наступил,
И содрогаясь, небо жадно пьёт,
Под утомлённый рёв своих турбин,
В Москву взлетевший круто самолёт.

Диспетчер Сеня, парень средних лет,
Московский вдруг увидел белый снег,
Московский он увидел ясно двор,
В экран вперив свой утомлённый взор.

Увидел женщину в серебряном окне,
Махавшую ему давно рукой,
Чтоб возвращался сын уже домой…
Промолвил: «Мама», – словно бы во сне.

Шабат-шалом ещё не наступил,
Ещё взлетают в небо самолёты…
Диспетчер Сеня что-то загрустил:
В душе-радаре детства «некудоты»[18].

* * *

Я тоже пою,
Круглоглазая птица, но ты – от любви —
я – от боли.
Ты песню свою,
А я песню мою.
Я в клетке, а ты на просторе.

Ты, радуясь жизни, чирикаешь всласть —
Угрюмы мои бормотанья.
Ты – в небе, но не боишься упасть —
В грязи я страшусь утопанья.

Ах, как он был прав, длиннохвостый
мудрец,
Пред Господом вслух заявляя,
Что разум, внедрённый в «творенья венец»,
Мучения лишь доставляет.

Что лучше пичугой весёлой летать,
Не зная о смерти и тлене,
Чем смысл и границ в необъятном искать,
Душою погрязши в смятеньи.

Тель-Авив летом

Каркасы башен «фаловито»
Калечат небосводный смог,
В убранстве пробок змеевитом
Асфальт и трещины дорог,

Кудахтанье сигнализаций,
Надёжность прочной духоты,
Неисчислимость вариаций
Шумов торговой суеты…

Здесь по-одесски величаво
Морская глубь за веком век,
Волнуясь, сервирует брег
Солёных ракушек приправой…

Но – стоит только обернуться,
Вглядеться в городской испуг:
В лицо гостиницы смеются,
Лопочет человечий круг.

И пахнет прибылью и сексом,
И веет горечью и бегством.

01.06.11

* * *