Нич Ниднибай

Скотом во блуд вовлечена,
Смерди, карга, маразмом этим.
Даже в красавице говна,
Что в непромытом туалете.
В чудовище ж, как ты (прости
За столь высокопарный стиль),
Что в упомянутых шести.

Я не забит, как Пастернак,
Слезоточивой «женской долей»,
Сегодня всё совсем не так:
Свои лелеют «органоны».

Но не для спермоисторженья
Ломал ребро нескучный Бог —
Хотел узреть чудо рожденья,
Услышать детский голосок.

И может быть, мечтал всего,
Что дедом назовут его,
Что, несмотря на все зверинства,
Огромно счастье материнства.

* * *

Животное то, что чучмеком звалось,
(С кипой ли на лысенькой жопе?..)
Срало, издевалось, удачно е…лось,
Жрало, изменяло; иудина кость
Гнездилась на роже холопа.

Роскошный подонок, он всё извонял,
Воруя-торгуя… В «Бутырку»?..
Была б моя воля – обратно б загнал
Я выродка в мамину дырку.

Вы спросите: «Кто?». Отвечаю: «Говно.
И быть человеком таким не дано».

* * *

Надо мной посмеялась всласть,
Но и я ведь смеялся тоже:
Как в театре, разыгрывал страсть
И мечтал о другой, пригожей.

Ну а, если не только мечтал, —
Это вовсе моё уж дело:
С кем я спалили, может, не спал…
Я не пойман, а ты «загудела».

* * *

Не любите – не жалейте:
Мукою доброты
Подменять не смейте
Ваши секс-мечты.

Так сухое дерево
Ветвями вразмах
Грудью в небо тянется,
А корнями в прах.

Лучше одиночество,
Чем семья-мираж,
Нелюбови зодчество
И сердечных краж.

Испепелит он в прах тебя,
И уничтожит вражье племя…
С ним хорошо знаком и я…
Страшусь… Ведь имя ему – Время.

Знал это всяк трудовик и повеса,
Каждая бл…дь это подтверждала:
Длительность ценна, а не словеса —
Вам же поэзия всё дополняла.

Я, дурачина, тоже Вам верил,
Но (правда, здорово опоздавши)
Кликнул на Бергсона в интернете —
И обомлел, чуть его почитавши.

«Жид, жид, жид

По верёвочке бежит…»

Кому это они пели?.. Этому рыжему пацану, Мишке, кажется. Из частного дома в начале (или в конце?) улицы. Улица имени летчика… Мне они такого не пели. Они называли меня «рабочий жид», так как я, в отличие от того рыжего, был из бедняков. Классовая солидарность… Жлобья… Но я тоже бежал по верёвочке… И сейчас бегу.

Интересно, что я вообще помню с самого раннего возраста?..

Какие-то серо-коричневые эпизоды и глухие звуки…

Вот мама плачет на базаре, и – голос в репродукторе: «…виссарионович…»

Беспричинная моя злоба, кирпич у меня в руке, кровь из головы высокого мальчика…

Навозная тачка и я в ней, нагоняй и купание…

Маленькая злобная собака, вечно бросавшаяся на меня, когда я шёл из школы домой…

Вот я закапываю в землю свой блокнотик с двойкой по поведению…

Вот гонится за мной Милька, которого подговорили пацаны с улицы имени лётчика…

Всё плохое. Из хорошего – только шелковица и зелёные (несозревшие) абрикосы.

Да, вот ещё что. Очень любил созерцать. Например, сидеть под нежарким солнцем во дворе дома и наблюдать за суетящимся муравьём. Просто наблюдать. Не мешая ему.