Нф-100: Адам в Аду (СИ)

-- Петр Евгеньич, а как же так, а? -- беспокойно спросил Ванька.

-- Случается, к сожалению, -- ответил Профессор и поглядел на Ро.

Ро кивнул. Он помнил, что Ванька сам недавно перезагружался. Стоит ли тащить его к Стасу, где он непременно все узнает, и, возможно, сам завтра будет лежать в темноте, дожидаясь, пока память избавится от лишнего груза?

Увы, это было неизбежно.

Собственное существование представлялось Ро похожим на лабиринт. Карта лабиринта, которую каждый из них держал в руках, рано или поздно оказывалась исчерченной линиями. Тогда, наконец, они обнаруживали себя в последнем тупике и понимали, что блуждания бессмысленны и выхода просто нет.

А другого лабиринта не будет.

И каждый из них, подождав кто-то больше, кто-то меньше, принимал решение стереть все линии на карте и начать блуждания сначала, с новой, пусть и заведомо тщетной надеждой на выход.

Ро не знал точно, сколько раз перезагружался сам. Знал только, что существует так уже около семи лет. И что через три дня будет полгода, как продолжается его очередной путь к безнадежности.

Стас уже приходил в себя. Ро, Профессор и Ванька склонились над ним.

-- Ты живой? -- спросил Ванька.

-- Нет, -- ответил за Стаса Ро.

-- Сейчас придет в себя, -- одновременно произнес Петр Евгеньевич.

Переглянулись.

-- Пессимистичны вы, Родион Родионович, -- покачал головой Профессор.

-- В данном случае пессимистичны вы, -- мрачно откликнулся Ро.

-- Не буду с вами спорить.

Стас открыл глаза.

Ро вздохнул со смесью зависти и жалости. Для Стаса блуждания начинаются заново.

Но сперва ему предстоит узнать, что он уже шесть лет как мертв.

***

1. Бладхаунд

Выйдя от Яворского, Бладхаунд положил сумку с нейрокристаллом на переднее сидение своей "Тойоты" и скомандовал навигатору:

-- К Емельянову.

Мишка Емельянов когда-то учился вместе с Бладхаундом, однако диплом искусствоведа так и не получил, ушел к программистам. Недавно появившиеся нейрокристаллы целиком увлекли его и, ведомый этой страстью, он проделал немалый путь от истока до самых глубин: от завораживающего свечения поверхности кристалла, через передачу электрических импульсов в наноструктурированных полимерах, до химических процессов в живом еще мозге. До запрета он с увлечением читал студентам лекции по устройству нейрокристаллов, после же наука его оказалась никому не нужна, и он с легкой руки Бладхаунда подался в эксперты. Таким мелочам, как полулегальный статус, он не придавал значения, любимым делом зарабатывал неплохо, а полученное им образование не позволяло более сноровистым, но менее подкованным коллегам занять его нишу.

Дверь Бладхаунду открыла супруга Емельянова.

-- Миша дома?

Та лишь развела руками и указала на лестницу, ведущую в подвал.

Бладхаунд спустился и постучал.

-- Минуточку! -- послышалось из-за двери.

Бладхаунд прислонился к стене и приготовился ждать. Минут через пять дверь открылась, и на пороге возник хозяин. Он близоруко посмотрел на Бладхаунда, словно бы не узнавая, потом наконец отступил:

-- А, это ты! Проходи, проходи... Рад, рад, только у меня тут... беспорядочек...

Бладхаунд вошел в большую, ярко освещенную комнату. Беспорядочек ничем не отличался от того, что творилось в этой комнате во время других визитов ищейки -- картотека, баночки с реактивами за стеклянными дверцами шкафа и на столе у стены, стопки бумаги, устало мерцающий экран терминала, а в дальнем углу, у двери в морозилку -- коробки с нейрокристаллами. Очевидно, не все образцы были удачными -- от коробок изрядно попахивало.

Центр комнаты занимал огромный стол, центр стола -- микроскоп. Рядом с микроскопом, под мощным светом лампы располагался насквозь проржавевший нейрокристалл, иглы, несколько шприцев, скальпель, предметные стекла, банки, мензурки -- чистые и с образцами.