— Ну конечно! Нужно что-то делать. Какой кошмар! Я уверена, что они у Герты ничего не добьются, но кто знает… Нужно предупредить Владика.
— Уже. Предупрежден.
— А что Жорж говорил обо мне?
— Он оказал, что у вас были кой-какие вещички. Вы их еще не продали?
— Нет, я все боялась.
— От них нужно избавиться.
— Как? Что мне делать?
— Я их у вас заберу.
— Пожалуйста! Я вам буду так благодарна! Когда вы уезжаете?
— Сегодня.
— Пойдемте, я вам сейчас же вынесу.
— Погодите. На улице передавать неудобно. Я возьму машину и подожду вас на углу. Вы с вещами сядете ко мне и все будет в порядке.
— Это вы чудно придумали.
Филиппов остановил такси, Марго назвала адрес и они поехали.
Ждать на углу пришлось недолго. Минут через десять Марго выскользнула из подъезда с пакетиком подмышкой. Филиппов открыл перед ней дверцу. Она села с ним рядом и облегченно вздохнула.
— Возьмите.
Не глядя на нее, Филиппов сказал шоферу:
— В управление милиции.
Машина тронулась. Марго переспросила:
— Что вы оказали?
— Это не вам. Сидите спокойно, гражданка Шелудяк.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Уважаемые товарищи! Посылаю документ, который поможет Вам избежать ошибки. Это последнее письмо моей матери. Оно было в пути, когда я вылетел по вашему вызову в Ленинград, и ждало меня на корабле, когда я вернулся. И после своей смерти моя мать позаботилась обо мне. Ее письмо доставило мне много радости и спасло мою семью. Я очень прошу Вас сохранить его и вернуть мне, как только это будет возможно.
К этой записке, написанной на служебном бланке капитана теплохода, было приложено большое письмо на восьми страницах. Екатерина Петровна Бондарева подробно описывала день своего рождения, примирение с невесткой и вручение ей золотых серег. Показания Галины Гуровой подтверждались во всех деталях. В конце письма стояла дата. Оно было написано 26 апреля, накануне убийства.
Полковник Зубов передал оба письма Соколову и сказал:
— Отошлешь обратно. Сообщи, что следствие закончено и убийцы сознались. — Зубов помолчал и спросил: — Где Кастальская?
— У меня в кабинете.
— Пусть побудет. А сейчас приведи ко мне этого…
Соколов отправился в камеру, где с утра находился Владислав Кастальский, доставленный Суриным из Заполярья.
Следствие было закончено. Оставались формальности. Зубова уже ждали другие дела. Но, как это часто с ним бывало, и на этот раз успешное расследование убийства на Мойке не принесло ему полного удовлетворения. Зубова продолжали тревожить вопросы, казалось бы не имевшие прямого отношения к науке о раскрытии преступлений — криминалистике.
Еще несколько лет назад, готовясь к экзаменам в Университете марксизма-ленинизма, Зубов выписал в особую книжечку, которую всегда держал в столе, две цитаты из работы Ленина «Государство и революция».
«…избавленные от капиталистического рабства, от бесчисленных ужасов, дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации, люди постепенно п р и в ы к н у т к соблюдению элементарных, веками известных, тысячелетиями повторявшихся во всех прописях, правил общежития, к соблюдению их без насилия, без принуждения, без подчинения, б е з о с о б о г о а п п а р а т а для принуждения, который называется государством».
И вторую:
«Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов о т д е л ь н ы х л и ц, а равно необходимости подавлять т а к и е эксцессы».
С этими цитатами у Зубова было связано много долгих раздумий.
Четверть века прошло с того дня, когда партия послала Зубова на борьбу с преступностью. Со своей необычной позиции он лучше других видел те изменения в сознании людей, которые предвещал Ленин. На его глазах вымирало поколение профессиональных преступников, рожденное капиталистическим строем. Он видел, как исчезают многие виды преступлений, неотделимые от «дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации». Втайне он мечтал дожить до той поры, когда работники уголовного розыска, вместо приемов личного сыска и рукопашного боя, будут изучать только психологию и педагогику.