Незримое сражение

Холеный, в золотых очках иностранец поставил на стол увесистый, желтой кожи чемодан и, попыхивая сигарой, невозмутимо дожидался конца досмотра. Немигающие глаза твердо и холодно смотрели из-под выпуклых надбровий куда-то мимо таможенника в сером форменном кителе.

Кублашвили заглянул в декларацию. Западногерманский турист возвращался из СССР. Любопытно, кто он, этот человек? Зачем, с какой целью приезжал к нам?

Но об этом не спросишь. Гостям, кто бы они ни были, таких вопросов не задают. И Кублашвили осмотрел иностранца с головы, разделенной безукоризненным пробором на две части, до блестящих лакированных туфель. Гм! Странно: мужчина одет так, словно бы сошел со страниц журнала мод, а в руке… батон. Ничего удивительного нет, если ребенок держит бублик или пирожок, но чтобы такой элегантный господин… В чем же дело?

И подобно тому, как, повернув выключатель, мы видим, что скрывается в густой плотной темноте, так и Кублашвили все стало ясно.

«Сейчас я тебя проучу, сейчас я тебе, как говорится, подкачу бревно под ноги!» — подумал с веселой злостью и шепнул таможеннику:

— Возьми-ка у него батон!

Сначала на лице туриста промелькнула натянутая улыбка пойманного с поличным жулика. Но уже через мгновение сузились темные зрачки, и он, вызывающе расставив ноги, надменно процедил: «Я не позволяйт брать булька чужой рука».

— Послушайте, господин…

Эти два слова прозвучали так повелительно, что турист с тихим бешенством положил на стол румяную булку.

Кублашвили склонился над батоном, втянул в себя воздух и довольно улыбнулся. Все так, как он предполагал. Но надо отдать должное туристу — сделано ловко, с чисто немецкой аккуратностью. Хоть все глаза прогляди — ничего не увидишь. Только запах выдает. Слабый запах меда, которым замазана линия разреза.

Так и подмывало громко закричать, как кричал бродячий фокусник, давным-давно дававший представление в их селе: «Смотрите — редчайший фокус-мокус! Ловкость рук и никакого мошенства!»

Кублашвили подавил в себе это мальчишеское желание и молча взял батон. Легкое усилие, и батон распался на две половинки. Из середины выпали свернутые в трубку деньги.

— Один… Два… Три… — считал таможенник. — Десять сторублевых купюр на общую сумму тысяча рублей!

Кублашвили улыбнулся одними глазами и с уничтожающей иронией заметил:

— О, конечно же, господин понятия не имеет, откуда появилась эта удивительная начинка…

Майор Дудко пригладил поредевшие волосы и поднял глаза на Кублашвили.

— Не обессудь, Варлам Михайлович, что вызвал ни свет ни заря. Тут такие события… — майор не закончил фразу, но Кублашвили и без того понял, что не зря подняли его в четвертом часу ночи. — Задержан помощник машиниста поезда загранследования с золотыми монетами. Задержанный не очень хорошо говорит по-русски, однако… — на губах майора промелькнула улыбка, — однако довольно сведущ в наших законах, Знает, что чистосердечное признание учитывается при определении наказания, и кое-что, правда со скрипом, рассказал… В частности, сообщил, что одним из его покупателей был некий Мельничук. Этот Мельничук умело прятал, концы в воду и лишь сравнительно недавно попал в поле зрения. — Майор постучал согнутым пальцем по зеленой папке. — Дальше тянуть нет смысла. Будем брать Мельничука и еще кое-кого…

Укатанная дорога наматывается на колеса «газика». Свет автомобильных фар выхватил сидящего на лавочке коренастого мужчину с метлой в руках.

— Мельничук! — показал глазами майор Дудко. — Сидит, ждет…

— Только не нас, — заметил Кублашвили. Фыркнув мотором, машина остановилась.

— Рано поднялись чистоту наводить, — выскочив из машины, сказал Дудко.

Мельничук отвел в сторону красноватые глазки.

— Бессонница мучает, вот и решил похозяйничать… — и, кивнув на машину, сочувственно спросил — Радиатор закипел или еще что?

— Нет, радиатор в порядке. Мы к вам, гражданин Мельничук…

Мельничук как завороженный держал в толстых негнущихся пальцах постановление об обыске. Потом, беззвучно шевеля губами, прочитал и осторожно, словно хрустальную, положил бумагу на краешек стола.

— Так вот, предлагаю добровольно сдать имеющуюся у вас валюту. — Майор Дудко насупил белесые брови. — До-бро-вольно! — повторил по слогам. — В противном случае, будем вынуждены…

Мельничук обиженно засопел.

— Воля ваша… А только нет у меня никакого золота…

Второй час продолжался обыск. Мельничук со скучающим видом рассматривал свои широкие плоские ноги, словно все происходящее нисколько его не занимало. Но вот он покосился на окно и заерзал на табуретке. Заметив, что Кублашвили наблюдает за ним, тотчас отвернулся и равнодушно уставился в оклеенную дешевыми обоями стену.

Но человеческая воля не всегда подвластна разуму, даже самая железная воля. У Мельничука налилась кровью шея, он страдальчески нахмурил брови. Кублашвили задумался. Что вывело Мельничука из равновесия? Ведь как бы ни был хладнокровен человек, а волнение, тревога обязательно отразятся на его поведении.