Незримое сражение

— Не пишет. Надо полагать, будет и Охримович.

— Времени у нас достаточно, завтра обсудим подробно…

В восемь утра все, кто имел отношение к операции, собрались у Нечаева. Обсуждение предстоящих событий было коротким. Анализ показаний Малика, пояснений Савуляка, Клепика, переписки с «Демьяном», а также ранее имевшихся материалов показал, что с Охримовичем, кроме «Демьяна», скорее всего могут быть еще два бандита — «Потап» и «Довбня».

— Засаду выставляем в ночь на 5 октября, — распорядился Нечаев, закончив совещание.

Ночь уходила в прошлое. Ее мглистая темень медленно редела. Блекли звезды. Впереди различались контуры кустов, верхушки деревьев. Чуть позже над ними заалела оранжевая полоса. Наступал рассвет 6 октября. Красный диск солнца медленно поднимался над лесом. Заискрилась роса на ветвях деревьев и кустов.

— Кто-то идет! — доложил автоматчик, наблюдавший за тропой в бинокль.

Боков посмотрел в ту сторону. Бинокль помог ему увидеть, как между деревьями мелькали фигуры. Николай Петрович передал бинокль Савуляку, находившемуся рядом.

— Посмотри-ка, узнаешь, кто идет?

— Впереди… Охримович с «Потапом». Этого верзилу легко узнать и за километр. За ними двое: «Демьян» и, похоже, «Довбня»…

За считанные секунды все были готовы к схватке. И когда первая двойка бандитов миновала неширокую поляну, а вторая только что ступила на нее, из-за густого кустарника вдруг раздалась громкая и властная команда:

— Бросай оружие! Руки вверх!

Команду дополнила серия коротких автоматных очередей. Это Боков с группой захвата, выскочив из засады, отрезал «Демьяна» и «Довбню». Едва послышались первые слова команды, как выросшие будто из-под земли Птицын с бойцами набросились на Охримовича, сбили его с ног, скрутили руки и захлопнули наручники. Тут же сорвали ампулу с ядом, зашитую в ворот рубашки. Охримович не мог сообразить, что с ним случилось, а когда опомнился — хрипло простонал, зло выругался. Слова его потонули в автоматной трескотне. Это группа прикрытия преследовала бежавшего «Потапа»…

Капкан захлопнулся. Трудный и опасный поединок закончился.

«Ромб» — Охримович Василий, резидент двух разведок — гитлеровской и американской, предстал перед «судом Военного трибунала и получил сполна.

ПЕТР ФЕДОРИШИН КОНЕЦ БАНДЫ «СОКОЛА»

Светится синяя печаль глаз. Только иногда заиграют маленьким огоньком точки зрачков, наверное, отражается скалка, что тускло горит в хате, чадя черным дымом.

— Мама, слышите, мама! Кто-то в окно стучит.

— Спи, Ганя, спи. Это ветер. Затихла.

А темная нитка дыма от скалки струится вверх к потолку и сплетается с горечью Яреминых и Марийкиных дум. Грустно родителям, больно смотреть, как угасает единственная дочь.

Еще утром бегала по улице, играла, а под вечер вдруг желтая вся стала, как воск. И травы не помогают. Надо бы за врачом в райцентр сходить. Да близко ли? И страшно к тому же. Бандеровские изверги жить не дают. Прячутся по лесам, а как стемнеет, вылезают из своих бункеров, убивают честных людей.

Мария терзается этими неутешительными мыслями, а затем, лишь бы слово молвить и отогнать тишину, обращается к мужу:

— Что будем делать?

Молчит Ярема. Положил руку на голову Гане, будто этим мог отогнать тревожные мысли.

— Надо идти за врачом в Вишневец, — глуховато молвил и взял пиджак.

— Ты, доченька, не беспокойся. Я долго не буду. Под утро вернусь. — И, взглянув на жену, добавил: — Пойду к Ирине.

Ушел. Тишина. Только деревья в окно: тук-тук, тук-тук. Ганя прислушивается, прислушивается.

— Спи, доченька. Скоро придет тетя Ира и вылечит тебя…

Марийка сидит у кровати, не снимая руку со лба девочки.

Медленно идут минуты, часы.

Но вот уже рассвет бродит в верхушках деревьев, путается в густых ветвях и опускается вниз. Ярема с Ириной спешили миновать лес, когда услышали хриплое: «Стой!»

Какие-то горбатые тени, оторвавшись от деревьев, приблизились к ним. Ярема онемел: того, который шел впереди, узнал сразу. Это же тот поповский выродок! Знал его хорошо Ярема — еще до войны был батраком у его отца, А в тридцать девятом, когда установилась Советская власть, исчез из села попович Гарась Ястрив. Объявился, когда село захватили фашисты. В форме старшего полицая объявился. Про «соборную» кричал и немцам служил. А потом исчез куда-то. Больше не появлялся в селе.

— Кто такая? — к Ирине.

— Племянница моя, — Ярема не дает говорить Ирине. — Иду от сестры, и она со мной.

Кто-то из бандитов блеснул огнем. Выкроились из рассветного полумрака лица. Скрестились взгляды.

— Ба! Да это лекарка из Вишневец, советка! Яреме кажется, что сердце его вот-вот выскочит из груди. Видит, как Гарась ткнул обрезом. Понял этот страшный жест.

— За что же? Что она вам сделала? У меня дочь больная, к ней… — и не договорил. Тяжелый приклад врезался в лицо…

— На, получай, — злорадное шипение-сливается с тем ударом.

Стон у Яремы слетает с уст. Падая, услышал: выстрел, словно гром всколыхнул рассвет. То Ирину, И-ри-ну…

Утром шел серебристый дождь. Но недолго. Через час-два просветлело. Только небольшие лужи на дороге остались.