Незримая жизнь Адди Ларю

Пустого ведра Адди не замечает, пока не натыкается на него. Раздается звон, и ведро с глухим стуком падает на сено. Адди замирает, надеясь, что за перестуком копыт конюх ничего не расслышит, но тот перестает напевать. Она скрючивается, прячась в тени перегородки. Проходит пять секунд, десять, и наконец пение возобновляется.

Выпрямившись, Адди крадется к последнему стойлу, где жует зерно крупная упряжная лошадь. На перегородке висит седельная сумка, к которой и тянется Адди.

– Что это ты делаешь? – Голос раздается слишком близко, прямо позади нее.

Конюх больше не поет, не причесывает шерсть серой в яблоках кобылы, а стоит в проходе с хлыстом в руке.

– Простите, – едва дыша извиняется Адди, – я ищу отцовскую лошадь. Он просил принести кое-что из сумки.

Конюх, не моргая, разглядывает незваную гостью. Его лицо наполовину скрывают темные растрепанные волосы.

– Которая же ваша?

Нужно было внимательнее изучать не только поклажу, но и коней. Колебаться нельзя – обман выйдет наружу, поэтому Адди решительно поворачивается к рабочей кобыле.

– Вот эта!

Ложь могла бы легко сойти за правду, выбери Адди другую лошадь. Конюх мрачно улыбается в бороду.

– Неужели? – удивляется он, постукивая хлыстом по ладони. – Понимаешь, в чем дело, эта – моя.

Внезапно Адди до тошноты хочется рассмеяться.

– Позвольте выбрать еще раз? – просит она, медленно пятясь к выходу.

Где-то поблизости ржет конь, а другой бьет в пол копытом. Адди бросается в сторону. Конюх прекращает поигрывать хлыстом, разворачивается и кидается к ней. Двигается он ловко, по-видимому благодаря профессии, но Адди легче и ей есть что терять. Конюх лишь задевает воротник краденого пальто, но схватить не успевает. Он спотыкается, и Адди почти удается сбежать, но вдруг звонко брякает колокольчик, и раздается звук тяжелых шагов.

Адди уже почти у самого выхода, но улизнуть ей не дает второй мужчина, чья широкая тень заслоняет дверной проем.

– Никак кобыла вырвалась? – кричит он и наконец замечает девушку в ворованном пальто и в ботинках не по размеру с прилипшим к ним сеном.

Отшатнувшись от него, Адди попадает прямо в объятия конюха. Тяжелые словно кандалы руки ложатся ей плечи, она старается вывернуться, но он сжимает ее крепко, до синяков.

– Я тут воровку сцапал, – ухмыляется конюх, царапая ее щеку грубой щетиной.

– Отпустите меня, – умоляет Адди.

Но он только крепче прижимает ее к себе.

– Девчонка-то не с рынка, – усмехается второй, вытаскивая из-за пояса нож. – Знаешь, что делают с ворами?

– Я просто ошиблась! Пожалуйста, отпустите…

– Плати – отпущу! – Он грозит ей ножом.

– У меня нет денег.

– Не беда, – незнакомец придвигается ближе, – воровки платят телом.

Она пытается вырваться, но руки крепко сжаты чужими руками, лезвие пересчитывает шнуровку на платье, словно перебирает струны. Адди снова изворачивается, но не для того, чтобы освободиться, а чтобы дотянуться к карману ворованного пальто за ножом. Пальцы дважды мажут по костяной рукоятке, прежде чем удается за нее ухватиться.

Отведя клинок, Адди бьет им в ногу конюха, лезвие вонзается в плоть. Тот вопит и швыряет ее, словно ужалившую осу, прямо на нож второго мужчины.

Плечо пронзает боль. Клинок скользит по ключице, оставляя обжигающий след. Адди готова лишиться чувств, но ноги сами несут ее к выходу. Очутившись на площади, она бросается за бочку, прячась от преследователей. Спотыкаясь и проклиная ее, они выходят из сарая. Лица у них перекошены яростью и даже хуже того – каким-то первобытным голодом. Но буквально на ходу они замедляют шаг. Их решительность ослабевает, цель ускользает, и мысль, что нужно кого-то догнать, кажется странной. Мужчины озираются, а потом с недоумением смотрят друг на друга. Раненый выпрямился, на его брюках нет ни разрыва, ни крови. След, что Адди оставила на нем, исчез.

Они пихают друг друга, обмениваются шуточками, разворачиваются и уходят обратно в сарай. От облегчения Адди тяжело падает вперед, утыкаясь головой в бочку. Грудь ломит от боли, ключицу жжет – Адди прижимает ладонь к ране, и пальцы окрашиваются красным.

Дальше продолжать сидеть, скрючившись за бочкой, нельзя. Адди заставляет себя подняться. Она стоит, покачиваясь и борясь с дурнотой, но вскоре слабость проходит, а ноги все еще ее держат. Адди делает шаг, другой, прижав одну руку к плечу, второй крепко сжимая нож под полой краденого пальто.

Покинуть Ле Ман она решается не сразу. Адди пересекает двор, стараясь быстрее убраться прочь от конюшни, и вскоре уже спешит извилистыми улочками мимо грязных гостиниц и таверн, гула голосов и хриплого смеха, с каждым шагом оставляя город позади.

Боль в плече из жгучего жара превращается в тупую пульсацию, а затем и вовсе исчезает. Адди трогает рану, но той больше нет. Как и крови на платье, как и слов, что она пыталась нацарапать на прощание отцу, как линий, начертанных на илистом берегу Сарта.