Незнакомки

В пансионе дисциплина была еще строже, чем в школе Святой Анны. Я спала там в двух дортуарах – сперва для младших, потом для старших. Сестра-монахиня гасила лампы в девять часов, оставляя только ночники, источавшие слабый синеватый свет. Честно говоря, я предпочла бы лежать в темноте.

В четверть седьмого утра звенел будильник. Мы быстро мылись над длинными умывальниками, похожими на поилки для скота. Раздеваться строго запрещалось. Нужно было прятать свое тело и от чужих, и от собственных глаз как нечто постыдное. Я так и не уразумела почему, да, впрочем, и не старалась вникать в это.

После подъема и утреннего туалета мы шли в часовню. Затем в классы, где занимались в течение часа. Затем в столовую, завтракать. Кофе с молоком без сахара и сухой хлеб без масла. И снова в класс. В одиннадцать часов начиналась перемена. Потом опять уроки. Обед. Отдых. Уроки. Отдых и полдник – краюха хлеба и кусочек черного шоколада. Вечерние занятия. На ужин нам давали всего одно блюдо – поленту.[5] Никакого мяса. Снова в часовню. И спать. Назавтра все повторялось.

Каждый второй четверг мы ходили на прогулку в окрестности деревни. Или же сидели в рабочей комнате за шитьем и штопкой… Моей единственной связью с внешним миром был маленький транзистор, который я выпросила у тетки, но его приходилось прятать. Я слушала его по вечерам в дортуаре или после обеда, на перемене, спрятавшись в дальнем уголке двора.

Однажды в апреле – мне было уже пятнадцать лет – по радио объявили, что алжирские парашютисты готовятся высадить десант во Франции. Об этой угрозе говорили дня два или три. Я очень надеялась, что разразится гражданская война. Тогда взрослые перестанут давить на нас, и, может быть, в этой суматохе мне удастся сбежать. К сожалению, все обошлось, к вечеру воскресенья порядок был восстановлен.

У меня не осталось никаких воспоминаний о людях, с которыми я провела все эти годы в пансионе. Помню только, что уже с четырнадцати лет мне страстно хотелось изведать ВЕЛИКУЮ ЛЮБОВЬ. Но, увы, никто не заставил мое сердце биться чаще в те времена. Так они и канули в прошлое, окутанные туманом забвения, который поглотил все лица и мелкие события моей жизни. Иногда я даже спрашиваю себя, уж не привиделось ли мне все это во сне. В одном из тех снов, что часто посещают меня и где я снова и снова вижу себя в монастырском дортуаре в синеватом свете ночников.

* * *

Воскресными вечерами я ждала автобус, чтобы ехать назад, в пансион. Остановка находилась рядом с раскидистым платаном возле мэрии Верье-дю-Лак. Мне отчего-то помнятся только зимние или осенние вечера. Уже темнело. Я входила в автобус, где все места бывали заняты до самого Анси. Многие пассажиры ехали стоя, стиснутые в давке. Крестьяне после воскресного дня в городе. Солдаты из увольнения. Дети. Собаки. Я тоже стояла, обычно прямо за спиной шофера. Автобус трогался. Он ехал медленно. Внизу справа, не доезжая поворота, виднелась решетка виллы «Липы», где моя тетка работала одно лето у отдыхающих американцев. Потом, когда автобус выезжал на дорогу, ведущую к перевалу Блюффи, открывался вид на замок Ментон-Сен-Бернар; он возвышался на самой верхушке горы, словно сказочный дворец. Дальше мы проезжали мимо маленького кладбища деревушки Алекс. За ним шли памятники похороненным здесь героям плато Глиер.[6]

Мне рассказывали, что мой отец тоже сражался на этом плато против бошей. Думаю, что и он был героем, хотя и не погиб на войне, а умер несколько лет спустя. Автобус тормозил на деревенской площади, откуда мне оставалось пройти еще несколько сот метров по дороге, ведущей к пансиону. Я ходила одна. Никто из моих товарок никогда не ездил на этом автобусе. Все они жили в окрестных деревушках. Кроме Сильви, с которой мы так и остались подругами. Она жила в Анси, а потом стала работать там же в префектуре, – но родители отвозили ее в пансион на машине.

Я шагала по этой дороге, и мне частенько хотелось убежать. Чего проще – развернуться, дождаться на площади автобуса, который в девять идет в Анси. И проделать весь путь в обратном направлении. В полдесятого я уже была бы там, на конечной остановке «Вокзальная площадь». Ну а дальше что? Конечно, если бы у меня были деньги… Да, будь у меня деньги, я не осталась бы в Анси. Сошла бы с автобуса, тут же взяла бы билет на Париж и дождалась ночного поезда. Но я еще не созрела для столь решительного шага, я боялась. И потому плелась в часовню вместе с остальными, отстаивать воскресную вечернюю мессу.