Незнакомка из Пейроля

Но Паскаль не звонила ему, не рассказывала новостей, и он больше не мог встретиться с ней в Пюрпане. Лоран говорил, что она очень довольна новым местом работы и, главное, тем, что избавлена от необходимости встречаться с Надин Клеман.

Подъезжая к дому Марианны, Самюэль не сразу смог найти место для парковки. Жизнь в большом городе была полна своих трудностей, но, сравнивая Тулузу с Парижем, он ни разу не пожалел о своем выборе.

Выйдя из машины, Самюэль сразу заметил силуэт прихрамывающей Марианны. Одной рукой она опиралась на трость, в другой несла пакет с продуктами из супермаркета. У Самюэля перехватило горло от сострадания и нежности к молодой женщине, в белокурых кудрях которой играло яркое весеннее солнце. Марианна медленно шла неуверенной походкой, внимательно глядя под ноги. Она заметила Самюэля, лишь когда поравнялась с ним, и печальное выражение ее лица вмиг сменилось радостной улыбкой.

Адриан играл сам с собой в шахматы, которые подарила ему Паскаль на Рождество. Он сделал ход конем, и ладья отступила. Он прекрасно играл в шахматы, и за последние годы не имел ни одного поражения. Оценивая ситуацию, возникшую на доске, он зажег сигарету и глубоко затянулся. Отцу не удалось убедить его бросить курить, сигареты помогали ему и сосредоточиться, и расслабиться.

Сегодня он поздно вышел из клиники, его любимый бакалейный магазин был уже закрыт, а холодильник дома – почти пуст. Большой объем работы, вечная нехватка времени, холостяцкий быт навевали на него тоску. Когда же он наконец упорядочит свою жизнь? Паскаль, худо-бедно, все-таки сумела устроиться в Пейроле, этом огромном доме, полном призраков. Конечно, призраки эти не носили белых одеяний и не потрясали цепями, они состояли из горестных воспоминаний, от которых всегда хотелось поскорее избавиться.

Адриану вспомнилось время, когда они покидали Пейроль. Ему пришлась по душе перемена места жительства, он был рад тому, что будет учиться на медицинском факультете в Париже, поэтому уезжал он без сожаления. В течение многих дней по просьбе Камиллы он перетаскивал на чердак разный хлам – мебель и другие вещи, которые ей не хотелось ни продавать, ни увозить с собой в Сен-Жермен. После этого она закрыла чердак на замок и указала в контракте на аренду, что последний этаж дома должен быть недоступен для съемщиков. Думала ли она тогда, что ее дочь через двадцать лет найдет в ящике трюмо старое свидетельство о рождении ее первого ребенка? Конечно, нет. В таком случае, почему она сохранила его? Может быть, потому, что не находила в себе сил уничтожить его? Потому что это был единственный документ, свидетельствующий о существовании Юлии?

Анри почти ничего не утаил от сына, поведав ему этот эпизод из жизни Камиллы. Адриан знал историю ее юности, знал о существовании больного ребенка. Он называл эту женщину мамой и очень любил ее. О своей настоящей матери, красавице по имени Александра, он не знал ничего. У него сохранилось лишь несколько фотографий, торжественно врученных отцом в день, когда ему исполнилось десять лет.

Нежная, тихая, мягкая Камилла прекрасно к нему относилась, окружив его заботой и любовью. Он был для нее самым красивым, самым умным мальчиком в мире, все, что он делал, заслуживало восхищения. Когда он уже начинал чувствовать себя пресыщенным этой любовью, к счастью, родилась Паскаль и Камилла наконец предоставила ему большую свободу. В целом все складывалось наилучшим образом.

Вспоминая детство, Адриан чувствовал, как ему сейчас не хватает настоящей искренней любви. Он видел, как страстно его отец был влюблен в Камиллу, как посчастливилось ему самому быть любимым ребенком, а в своей взрослой жизни ему почему-то не удавалось обрести счастье. Ни в веселые студенческие годы, ни после. В свои сорок он предчувствовал, что поиск этого самого счастья вряд ли завершится для него успешно.

Каждый его роман разворачивался примерно одинаково: ему хотелось, чтобы его считали самым красивым, самым умным, чтобы им восхищались и ему аплодировали. Он слишком многого требовал от женщин, которые могли бы полюбить его, и быстро расставался с ними, убеждаясь, что не является для них объектом преклонения.

Но, где бы он ни находился, он стремился играть роль души общества. Перед отцом и сестрой он представал беззаботным, веселым, счастливым сорвиголовой, в то время как душа его была полна уныния и тоски.

Стоя у пустого холодильника, он вздохнул. Что ж, придется ограничиться пирожками и льежским соусом – и пакеты с тестом, и соус у него всегда были в запасе. Он мог бы позвонить отцу и пригласить его пообедать вместе в кафе, но ему этим вечером никуда не хотелось выходить, как, впрочем, не хотелось видеть и отца, к которому у него назревала масса всевозможных не слишком корректных вопросов.