Незнакомец из тринадцатой квартиры…

Разница только в том, что одни красавицы и силачи были казацкого роду, другие — мужицкого. И тут ничего не поделаешь. Предков не выбирают и не заказывают. Кузьма Барило был казацкого роду, Вася Дергач — казацкого, Гребенючка — казацкого. А мы… Особенно мы не могли пережить, что Стёпа Карафолька, староста класса, отличник и вообще положительный тип, которого нам ежедневно ставили в пример и которого мы из-за этого терпеть не могли, — Стёпа Карафолька, в ком не было ни на грош ничего казацкого, был прямой и непосредственный потомок славного запорожца. А мы… У меня ещё хоть был где-то далеко по материнской линии какой-то казак-бродяга, а у Явы — никогошеньки, одни только… гречкосеи!

— Диду, неужели у нас в роду так и не было ни одного запорожца? — с надеждой допытывался Ява у своего деда Варавы.

— Не… что-то не припомню.

— Вот ещё! — сердито отворачивался Ява (как будто дед был виноват).

— Дурень ты, — спокойно говорил дед. — Да что там твои казаки без гречкосеев стоили бы… Кто б их кормил? С голоду поумирали б… А когда земля наша бывала в беде, то не только казаки, но и гречкосеи шли её защищать. Брали косы, брали вилы и не хуже казаков били ворога.

Но на Яву дедова агитация не действовала. Бормоча:

«Да-а… не могли уж на бабушке из казацкого рода жениться…» — хмурый Ява уходил прочь.

— И всё им новую, новую нужно! Не могли ещё немного в старой хате пожить, — сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью глядя на новёхонький дом свой под железной крышей. — Может, и у нас на потолке что-нибудь было написано… Дед же старый: много знает, а ещё больше забыл…

Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил задравши нос и только плевал сквозь зубы в нашу сторону (словами задеть боялся, потому как знал, что мы, несмотря на предка, показали бы ему где раки зимуют).

И всё же его задранный нос и цирканье сквозь зубы ещё можно было бы пережить. Но он допёк нас другим. Он устроил на выгоне «Запорожскую Сечь»… Войско было набрано только из «потомков». И кошевым единогласно выбрали Карафольку.

В вышитой сорочке, в широченных красных шароварах, в которых его брат танцевал когда-то в самодеятельности, нахлобучив дедовскую папаху, которая валялась до того в курятнике и была такой старой, что даже куры неслись в ней без особого удовольствия, гарцевал Карафолька перед своим войском. Водил его в походы, устраивал гульбища и казацкие удалые забавы.

Мы сидели в кустах и слушали, как раздавался над выгоном лихой запорожский напев:

Ой пан иль пропал — двум смертям не бывать,
Гей вы, хлопцы, на коней!
В жарком деле побывать, славу добывать!

Мы скрежетали зубами. Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорблёнными и несчастными. Мы, как раз мы-то, по своей удали и должны были быть кошевыми атаманами… Мы, а не примерный Карафолька. Эх, залимонить бы ему сейчас в нос его задранный!..

И что бы такое ему подстроить, чем бы подковырнуть?

— Слушай, Ява, — пронзило меня вдруг. — Ты помнишь «Письмо запорожцев турецкому султану»?

— А? Ну и что?

— Напишем им такое же письмо.

— Как? Они же сами запорожцы.

— Какие они к чёрту запорожцы! Разве они настоящие? Как бы не так!

Самозванцы. Подумаешь, предки!.. Так и напишем: предки ваши молодцы, а вы чёрт те кто… Само письмо запорожцев у меня дома есть, в книжке «Украина смеётся». Переделаем, и будет — во!

— Идём!

Мы взяли у меня книжку и пошли к Яве. У него над столом как раз висела картина Репина «Запорожцы». Усевшись под картиной и глядя на то, как весело запорожцы писали письмо султану, мы начали своё. Это была каторжная работа.

И вот наконец после долгих мук родилось на свет «Письмо настоящих запорожцев самозванцу лжекошевому, плюгавому отличнику Карафольке и его задрипанному войску»: