– Далеко собралась? – а Глебу и этой секунды достаточно. Выхватывает мою поклажу, недобро нахмурившись вполне очевидным умозаключениям, и, кивком головы сослав свидетелей нашего разговора в кафе, сам укладывает в багажник просроченную провизию. – Я рассчитывал на обед. Сгодятся даже бутерброды.
Обед… Сглатываю комок в горле, теперь любуясь не автомобилем, а его владельцем, и судорожно придумываю оправдание, которое никак на ум не идёт. Потому, глубоко вздохнув, сжимаю пальцы в кулачки, и, набравшись смелости, говорю правду:
– А мы закрыты. Твой повар мою Алёнку сорняком назвал. Сказал, что она хуже паразита – и сама не развивается, и нас на дно тянет. Глеб, с такими темпами моё дело развалится даже раньше.
Может быть, уже к вечеру… Сенька вон как притихла – на меня волком смотрит, на Артура и вовсе, как на пустое место. Он ей советы даёт, а она лишь яростнее оттирает противень.
– Не развалится, моё же не развалилось. А у себя на кухне Артур, вообще не церемониться. Но если хочешь, я могу его приструнить.
– Правда?
Мужчина улыбается, закрывает багажник моей Лады и, застыв в нескольких шагах от меня, руки отряхивает. Отвечать не спешит, а я и так наперёд знаю, что из нас двоих он уж точно как руководитель состоялся.
– Так что насчёт обеда?
А ещё состоялся как муж, и для меня это знание куда важнее. Ведь его обеды на годы вперёд расписаны: в просторной квартире, что они обустраивали вместе; в уютной кухне, которую наверняка под завязку набили полезной техникой; за огромным столом, где напротив него непременно сидит Марина…
– Нет, не могу. Дела, – и раз он их не помнит, я на амнезию никакого права не имею.
Слабо улыбаюсь, на мгновение задержавшись взором на блеснувших пониманием чёрных омутах, и прежде, чем успею убедить себя, что по сути в совместном походе в кафе ничего криминального нет, к пассажирской двери иду. Ноги ватные, снег скользкий, только не остановить меня. Разве что вовремя пришедшая на ум мысль заставляет ненадолго задержаться на тротуаре:
– Артур говорит, ты решил мой ремонт проспонсировать, – щурюсь, наблюдая за тем, как Ковалевский отводит глаза, рассматривая вывеску ближайшего магазина, и дёргаю вечно заедающую ручку, на этот раз поддающуюся с первого раза. – Так вот, Глеб, не нужно. Такую помощь я не приму.
И не в гордости дело… Вопрос покоя не даёт: не будь между нами той ночи, не разгляди он во мне женщину, разве стал бы так долго со мной возиться? И разве тогда это казалось бы мне настолько неправильным? Нет, потому что мы оба знаем – не благодарность это, а попытка урвать хоть что-то: один разговор, один обед, одну минутку, во время которой мы никого вокруг не замечаем. С обрыва вниз летим, вместе, а даже за руку взяться не можем…
Сажусь за руль, не оставляя ему не малейшего шанса меня разубедить, да только прежде чем успеваю отгородиться от Глеба дверью, удивлённо выдыхаю.
– Ладно.
Он же не спорит даже. Подходит ближе, устраивает локоть на крыше моей таратайки, и, побарабанив по стеклу, чтобы я опустила стекло, в очередной раз кивает:
– Как скажешь. Хочешь сама – пожалуйста. Твоё право. Только, – осекается, внимательно глянув на меня из-под густых ресниц, и, поиграв желваками, перед фактом ставит, – кое в чём я тебе всё-таки помогу. Я корм привёз, впитывающие пелёнки, лекарства... Не знаю, нужны ли они, но в ветаптеке уверяли, что лишними точно не будут. Так как? Сгодится?
– Как попытка вернуть мне долг? – хмурюсь, сильнее впиваясь ослабевшими пальцами в руль, а он улыбается обезоруживающе:
– Как жест доброй воли, Саш.
– Годится.
ГЛАВА 27
Незнакомец
В приют она меня с собой не берет. В любой другой день я бы наверняка наплевал на её желание отвезти пакеты с кормами в одиночку, поехал бы следом и, возможно, даже смог убедить себя в том, что легко читаемое в её глазах нежелание находиться рядом лишь плод моего воображения, но сегодня сдаюсь без боя. Срываюсь с места сразу, едва проржавевшая Лада скрывается за поворотом, и, нарушая с десяток дорожных правил, мчу по указанному Славой адресу. Домой. Знаю, что он именно там – в двадцати минутах езды от нашей с Мариной квартиры, в тысяче шагов от женщины, что носит под сердцем моего ребенка…
Мчу, не слишком-то заботясь о сигналящих мне в след водителях, и выдыхаю только тогда, когда торможу у одного из подъездов современной высотки. Десять из десяти: безошибочно ввожу код на металлической двери, ещё не войдя внутрь, знаю, что за стеклянной перегородкой встречу миловидную женщину лет пятидесяти…
– Добрый день, Елена Викторовна, - чёрт, я даже имя консьержки помню! Не могу разобраться в собственной жизни, зато о её мгновенно вспоминаю разные мелочи: она одинока и как следствие не упускает случая перекинуться парой фраз с мелькающими мимо её поста жильцами, живет этажом ниже в подаренной сыном квартире и постоянно что-то печет. Её коронное блюдо – эклеры, но сегодня она протягивает мне огромное блюдо с домашними, ещё теплыми пряниками, при этом приветливо улыбаясь: