Незнакомец

– Вот беда! Думала, такое только в фильмах бывает. Но ничего: вернёмся в город, найдём хорошего врача и поставим тебя на ноги. И нас со Славой вспомнишь, и отца, и жену свою. Ты её не для того столько лет добивался, чтоб за месяц до рождения первенца все воспоминания растерять.

Добивался… слышите, как звучит? Как приговор для моей совести, которая теперь точно при деле на долгие годы вперёд – будет терзать меня вечерами, мучить по утрам, не оставит в покое ночью в той самой спальне, что пропиталась насквозь нашим с незнакомцем безумием. Запретным. Преступным. Подлым.

Я подлая и эта новая ипостась пугает до чёртиков своим внезапным проявлением. Горло сжимает, колет грудь, словно выстрелил кто-то мелкой дробью, изуродовал душу и поди теперь разбери, как эти осколки склеить… Нереально уже.

 – Это чудо, Глеб, – оттого и задерживаю дыхание, едва нежный женский голос касается уха, вынуждая покраснеть от увиденной сцены: девушка устраивает щеку на плече незнакомца, трётся о рукав уродливой Ванькиной футболки и, жмурясь от удовольствия, шепчет:

– Новогоднее чудо. А вы наш ангел, Саша, – глядя в мои глаза с такой теплотой, что хоть в голос ори от стыда. – Может быть, отпразднуем этот праздник вместе? Если, конечно, у вас никаких планов на завтра нет.

– Действительно! Саша, – Ирина Васильевна разворачивается, заставляя меня ещё больше смутиться от внезапных объятий, обрушившихся на мои понурые плечи, и, обведя взглядом присутствующих, весело щебечет, – а почему бы и нет? Слава мог бы заехать за вами завтра с утра? Дом у нас небольшой, но свободная комната имеется.

Совсем сдурели?

– Что вы! Праздник же семейный…

– А мы теперь, можно сказать, родня. После того, что вы сделали для моего сына, наш дом – ваш дом, – она встаёт, поправляя складки свободной юбки и, коснувшись морды устроившейся рядом собаки, к Славе обращается. – Что скажешь? Сможешь завтра привезти к нам Александру?

– Легко.

Абсурд какой. Весь этот день абсурдный, нереальный… Мотаю головой и сама больше не в состоянии сидеть, и, подхватив со стола грязную посуду, к раковине ретируюсь:

– Простите, но нет. Меня родители ждать будут, брат, – который прав был в одном – я совсем сбрендила. Нет, ни тогда, когда подобрала с улицы несчастного изувеченного человека, а когда в этом человеке мужчину разглядела. – Да и приют у меня, кошки. На кого я их?

– Как знаете, – Слава, закатив глаза на недружелюбное рычание Герды, шелестит очередным конфетным фантиком, одним глотком приканчивает напиток, и, довольно хлопнув в ладоши, к родне обращается:

– Ну что? Выдвигаемся?

Конец это. Жирная точка, зафиналившая мою спасительную миссию: люди начинают суетиться, кошки насторожённо поглядывают за их возней с подоконника, Герда виляет хвостом, предвкушая внеочередную прогулку. А я плачу беззвучно. Где-то внутри себя, обливаюсь слезами, наблюдая за тем, как молчаливый сосед принимает из моих рук пакет, то ли специально, то ли невзначай задерживаясь на моих пальцах своими, как после в этот пакет вещи складывает. Шапка, оранжевый пуховик, узкие джинсы, ботинки не иначе как из самой Италии. Уйдёт сейчас и не вернётся больше…

– Можно, я Саше пару слов скажу? – оборачивается к ожидающему его семейству и с благодарностью кивает, когда без лишних вопросов они выходят в подъезд. Разве что Марина на мгновение тормозит, но, не заподозрив ничего криминального, тратит эту заминку на очередное:

– Спасибо.

Тихо в квартире. Настолько тихо, что биение наших взволнованных сердец должно быть соседям слышно… Переминаюсь с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, обнимаю себя за плечи и не в силах ему в глаза взглянуть, пол рассматриваю. До того самого мгновения, пока не натыкаюсь затянутым слёзной пеленой взором на носки его ботинком. Натыкаюсь и голову вскидываю, задыхаясь от того, что вижу в его лице: смятение, боль, раскаяние. Морщинки в уголках чёрных глаз, глубокую складку, полоснувшую лоб, поджатые губы… Не так я себе наше прощание представляла.

Первой прихожу в себя, ловко уворачиваясь от потянувшейся к моему лицу ладони, и, шагнув в сторону, только одно слово цежу:

– Не надо.

А он ухмыляется горько, повесив голову,  а те самые пальцы, что намеривались меня коснуться, в кулак сжимая:

– Знаю.

Незнакомец

Я просто знаю, что как прежде уже не будет. Даже если память вернётся полностью, воскресив каждый прожитый день с точностью до секунды, назад дороги для меня нет. Меня нет. Вместо Глеба Ковалевского – заботливого сына, младшего брата и любящего мужа – растерянный двухметровый лоб, замерший на пороге собственной спальни. Она ведь моя?

– Здесь твои родители живут, – Марина неуклюже присаживается на край кровати и разглядывает меня так пристально, словно до сих пор не верит в реальность происходящего.