Незнакомец

Со смущённой улыбкой. Раньше бы непременно задорно хихикнула или разбавила эту тишину своей болтовнёй, а теперь вышагивает как солдат, по доброте душевной, решивший накормить своего пленного. К старому дому, через пропахшую псиной и сыростью крытую веранду, через тесную прихожую, миновав которую попадаешь в просторную комнату, в которой из мебели лишь древний диван и кресло, изодранное собачьими клыками.

– Жутко, конечно, и воняет… Зато тепло и посуда есть, – она возится с крохотной двухконфорочной плитой, ставя на разогретую спираль небольшую кастрюльку, и наконец скинув с себя тяжёлую куртку, плюхается на стул. – Устал? Таня, как Гитлер, с ней не забалуешь.

– Да мне нетрудно. Хоть какая-то деятельность, – следую её примеру, вешая на ржавый гвоздь одолженную мне телогрейку, и обдав горячим дыханием раскрасневшиеся от мороза ладони, подхожу к печи, расслабляясь от идущего от неё жара. И зажившую кожу рук приятно пощипывает, и нос постепенно отогревается, и щёки начинают гореть, а в груди всё равно стужа. Потому и не рискую оттягивать, не имея никакого представления, как долго нам удастся побыть наедине:

– Ты меня избегаешь, Саш.

В моём голосе ни намёка на вопрос, зато во взгляде девушки, замершей от неожиданности, их целая уйма. Шмыгаю носом, закатываю рукава свитера до локтя, и привалившись спиной к ободранной стене, поясняю:

–Мы никогда правил не обговаривали, но, наверное, я зря в твою спальню зашёл. Скажи честно, боишься?

– Чего?

– Меня.

Неспроста же наутро выплыла в прихожую в мешковатом свитере, тупила взор и, наплевав на завтрак, спозаранку умчалась в кафе? Чтобы вечером, также быстро, спрятаться от меня в своей комнате, дверь которой наверняка теперь подпирает. Да чёрт! Если б не настоял взять меня с собой, она бы и сегодня вернулась не раньше десяти.

Я жду, сосредоточенно рассматривая её вспыхнувшее от волнения лицо, а она затравленно бегает глазами по помещению. Куда угодно смотрит, лишь бы не на меня.

– Глупости. Просто до сих пор в себя не пришла: Ванька пропал, родители негодуют, приют этот… Ещё и Новый год на носу, – произносит, наконец позволяя нашим взглядам столкнуться и задумчиво склонив голову набок, медленно проходится глазами по мне: от макушки, до единственной гордости в моём гардеробе – итальянских ботинок. – Ты вовсе не страшный, мистер Икс. Девчонки в кафе говорят, что даже красивый.

Девчонки… Хмыкаю, расслабляясь оттого, что пухлые, слегка посиневшие от длительного пребывания на морозе губы, растягиваются в улыбке, а она отчего-то вспыхивает, тут же пряча смущение за поднесёнными к лицу ладонями:

– Только не задавайся, я ещё не решила, стоит ли с ними соглашаться, – Саша смеётся, а я на автомате тянусь к подбитому глазу, словно одного взмаха моей руки будет достаточно, чтобы стереть желтизну с заживающего века. – Хотя выглядишь ты уже лучше. Может, пора и снимок сделать?

Зачем? Открываю рот, намереваясь спросить, для чего она достаёт из кармана мобильный, да только девушка проворно вскакивает со своего места и уже хватает меня за руку:

– Тут встань, у окна. Господи, и волосы, что ли, поправь! – закатывает глаза на мою нерасторопность, и словно ей не впервой, приглаживает торчащие в разные стороны патлы. – Надо Таню попросить, чтобы она тебя подстригла. И с бородой что-то сделать нужно... Ты на лешего похож.

Вот тут не поспоришь. Похоже, я и раньше предпочитал лёгкую небритость девственно-чистым щекам, а за эти дни, отравленные головной болью и амнезией, зарос так, что уже и с собакой гулять стыдно. Бомж я и есть, разве что не воняю…

– Готово.

– Улыбаться? – интересуюсь и без особого энтузиазма таращусь в объектив смартфона.

– Не стоит, – а она щёлкает, чтобы тут же удалить неудачный снимок. – Нет, не пойдёт так. Тебя даже родная мать не узнает. Дождёмся лучше Пермякову. 

Ждать нам приходится недолго. Спустя пять минут двор заливается радостным лаем хвостатых жильцов и, запустив с улицы свежий, потрескивающий от мороза воздух, внутрь вваливается раскрасневшаяся девица, гордо размахивая килограммом шоколадных пряников:

– Свежие! – плюхается на стул, откидываясь на спинку и вытягивая вперёд длинные ноги, и, ослабив удавку вязанного шарфа, выдаёт с придыханием, – похоже, Марта слиняла.

Кто такая Марта спрашивать необязательно, ведь по тому, как шумно выдыхает Саша, уже разливающая по стаканам кипяток, нетрудно догадаться, что в приюте, по всей видимости, только что освободилась одна лежанка. Так что если и есть над чем поломать голову, так это над тем, какая именно: эта вот красная, мягкая, с высокими бортами, украшенными по канту пожелтевшими от грязи косточками, или одна из тех розовых, что выстроились вдоль стены? Или, чем чёрт не шутит, этот диван, что наверняка пользуется особой популярностью у бездомышей, сейчас во всю гадящих на так усердно вычищаемом девушками дворе?

– Зараза! Не дай Бог, к бродячей стае сунется, придётся опять выхаживать! Эй, – моя спасительница кивает на чашку, выставляя на стол целлофановый пакет с сахарным песком, и, опускаясь рядом с подругой, вымученно резюмирует: