Незапертая дверь

Весь день будут разговоры о блюдах на праздничный стол: салатах, пирогах, холодцах и запеченных утках.

А кто-то торжествующе сообщит, что едет в загородный пансионат или еще лучше – на горнолыжный курорт. И наступит пятиминутная тишина. А у коллег, обсуждающих рецепты салатов, мгновенно застынут лица:

– Да-а?

А счастливчик усмехнется:

– Да, вылет завтра!

А Катя будет одна. К маме придут подруги. Безусловно, ее позовут, но ей неохота, и к Веруну неохота.

Неохота доставать с антресолей елку и коробку с игрушками, и делать салат неохота. Можно не делать, а купить все готовое. Но неохота и это.

Хорошо бы себя уговорить, что это обычный день, подумаешь! Поужинать чем-то обычным и легким, налить чашку чая и просто лечь, посмотреть кино или почитать книжку, а назавтра отоспаться, до мятой, опухшей физиономии, до ломоты в спине и колоты в боках. Можно и так. А что, очень даже! Пожалуй, этот вариант самый удачный. Да, так и будет. Но звонить Чемоданову она точно не станет!

Все, спать. Назавтра много дел. И кстати, хорошо бы попасть к маникюрше – Катя глянула на свои ногти. Да, с утра первым делом позвонить в салон, вдруг повезет и найдется окошко?

Ну должно же хоть в чем-то ей повезти!

Катя собралась выключить свет в гостиной, как ее взгляд упал на лежащий у двери ридикюль – раскрытый, развалившийся, улегшийся, как старая усталая собака.

Завтра он отправится на помойку. Квитанции по квартплате, записки, рецепты – кому это нужно? Остатки человеческой жизни.

А письма! Катя их не прочла. Может, не стоит читать? Неужели ей так интересны подробности чужой судьбы?

Катя вертела в руках три конверта, перетянутые бечевкой от торта – она помнила, как ей всегда не хватало терпения развязать мелкие накрученные узелки и как она злилась. А мама смеялась: «Развязывай! Разрезать легко, а ты развяжи! Так вырабатывается терпение, потрудись – и получишь торт!»

Глупость, конечно, зачем терять время? Вздохнув, Катя рванула веревку, и она, ветхая, тотчас порвалась.

Надписи на конвертах были истерты, кое-как, еле-еле, с большим трудом можно было разобрать некоторые буквы.

«Г. Москва, ул. Гиля…» – номер дома и квартиры нечитаемы. Улица Гиляровского?

Фамилия стерта, а вот начало имени сохранилось – «Эмил…».

Катя достала письмо из конверта.

Дорогая моя Эмми, прекрасное и наивное дитя!

Ты беспокоишься обо мне, а это напрасно. Все равно ничего не исправить. Диагноз мой подтвержден и сомнению не подлежит, в заключении три подписи: профессора Гадимова, профессора Стрешневича и академика Куралева.

Кто посмеет возразить этим столпам? Выше их только Бог.

Все мнения сошлись, дискуссий не было, ибо дискуссия невозможна. Как и третья операция. Гадимов вяло пытался, но его перебили – зачем мучить больного?

И вправду, зачем? Знаешь, Эмми, а ведь я почти готов. Как понимаешь, без «почти» в таких случаях не бывает.

Ну что делать. Значит, такая судьба. А с судьбой воевать бесполезно.

Разумеется, видя мое растерянное и расстроенное лицо, они неумело пытались меня утешить, а я улыбался. Наверное, троица мудрецов решила, что я дурачок. Бога ради. Видела бы ты их лица! Ну а дальше пошло – Крым, санаторий, съемная квартира, потом опять санаторий, минимум на полгода, но главное – сухой крымский воздух, степь, море ну и так далее.

Конечно, кумыс, здоровое питание и многочасовые прогулки.

Словом, все давно известно, пластинка заезженная и точно не в моем случае – все проходили!