Хотя я работал в сити-холле и жил в Томпсоне, то есть меня лично касались действия городского совета, у меня очень мало было интереса к местной политике. Заседания совета происходили в первый понедельник каждого месяца и передавались в прямом эфире по нашей кабельной сети, но я туда не ходил и по телевизору их тоже не смотрел.
Как правило.
Но в последний день августа Ральф сказал, что на сентябрьское заседание мне неплохо бы сходить.
Мы как раз ели ленч в «Кей-Эф-Си», и я бросил косточку своей отбивной в ящик и вытер руки салфеткой.
– Зачем? – спросил я. Он поднял на меня глаза.
– Твой старый друг Филипп собирается обратиться к совету с просьбой.
Филипп.
Я от него ничего не слышал с тех пор, как приехал в Томпсон больше года назад. Я даже подумывал, не уехал ли он из Томпсона обратно в Палм-Спрингз или не поехал по стране набирать новых террористов. Не похоже было на него сидеть так тихо и вести себя так скромно. Он любил власть, любил находиться в центре внимания. Он лез в прожектор, и я не мог себе представить Филиппа, прозябающего в анонимности. Даже в Томпсоне.
Я попытался выразить равнодушие.
– В самом деле? Мэр кивнул.
– Я думаю, тебе это будет интересно. Я так думал, ты можешь даже захотеть поучаствовать.
– Вряд ли, – ответил я.
Но мне было интересно, что происходит, что Филипп задумал, и однажды вечером я включил телевизор на местный канал Томпсона.
Камера была стационарной и была направлена точно на мэра и совет. Я не видел никого на местах для публики, и я смотрел примерно полчаса, пережидая обсуждение протокольных вопросов, пока мэр не отложил дискуссию и не перешел к новым делам.
– Пунктом первым повестки дня, – объявил он, – просьба Филиппа Андерсона.
Сьюзен Ли, единственная женщина в совете, поправила очки.
– Просьба о чем?
– Просьбу изложит сам заявитель. Прошу вас, мистер Андерсон.
Я узнал его даже со спины, когда он проходил мимо камеры на свое место на трибуне. Он стоял, прямой, высокий и уверенный, его харизма выделялась на фоне обыденности полинялого мэра и тусклого совета, и я понял, что привлекало в нем террористов более всего. Я увидел...
Я кивнул.
– Он куда более средне выглядит, чем я думала.
– Он – Незаметный. Чего же ты ждала?
Филипп на экране прочистил горло.
– Мэр, дамы и господа, члены совета! Предложение, которое я хотел бы внести, послужит на благо Томпсона и соответствует главным интересам не только его населения, но и всех Незаметных где бы то ни было. У меня есть подробный список всего необходимого, который я передам каждому из вас. В нем проведен сметный учет по каждому пункту всего необходимого реквизита, и вы сможете в свободное время его рассмотреть, чтобы обсудить более полно на следующем заседании.
Он посмотрел на лист, лежащий перед ним на трибуне.
– В общих чертах мой план таков: Томпсону нужны свои вооруженные силы, свое ополчение. Мы с любой точки зрения являемся нацией сами для себя. У нас есть полиция для подавления беспорядков в наших собственных границах, но я считаю, что нам необходимы вооруженные силы для защиты нашего суверенитета и наших интересов.
Двое из членов совета стали перешептываться. Я слышал возбужденную дискуссию в публике.
Джейн посмотрела на меня и покачала головой:
– Милитаризация города? Мне это не нравится.
– Давайте успокоимся! – призвал к порядку мэр. Он повернулся лицом к Филиппу: – Что заставляет вас думать, что нашему городу нужна армия? Это ведь огромные расходы: мундиры, оружие, обучение. Нам ни разу никогда никто не угрожал, никто никогда не нападал. Я не вижу реальных оснований.
Филипп издал легкий смешок:
– Расходы? Да ведь это все бесплатно. Счет оплатит «Томпсон». Нам только и надо, что попросить.
– Но прерогатива совета – определять, разумна такая просьба или нет.
– А эта просьба разумна. Вы говорите, на нас никогда не нападали? Но в семидесятом «Оутс» послала сюда войска и убила сто десять человек.
– Так то было в семидесятом.
– Это может случиться снова. – Филипп сделал паузу. – Но я в своем предложении указываю, что наше ополчение должно иметь возможности не только обороны, но и наступления.
– Наступления? – нахмурился мэр.
– Мы, Незаметные, подвергались угнетению и унижению в течение всей нашей истории. Мы зависели от милости замечаемых, власть имущих. И мы не могли даже давать сдачи. Что ж, теперь я считаю, что пришло время дать сдачи. Пришло время искупления всех несправедливостей, которые над нами творились.
Я предлагаю обучить ударные боевые силы из наших лучших и способнейших мужчин и ударить фронтальной атакой по Белому дому!
Зал взорвался криками и спорами. Филипп стоял и улыбался. Это была его стихия. Это он любил, ради этого жил, и я видел на его лице выражение счастья. Вопреки здравому смыслу я тоже был за него счастлив.
Мэр утратил всякий контроль над заседанием. Публика приветствовала Филиппа, ожесточенно спорила между собой, что-то орала членам совета.