Незаменимый вор

Вошедшему в столовую Конраду Карловичу видно было вдруг, что хозяин, движимый побуждениями гостеприимства, а может и не только ими, собрался закатить настоящий пир. На столе, покрытом крахмальной скатертью, словно гвардейцы в каре, выстроились бутылки и разноцветные графины. Буфетчик ловко выставлял возле каждого прибора по целому строю бокалов и рюмок всех размеров. С кухни доносился звон, шкворчание и частый стук ножей. Порою оттуда в столовую, вслед за пробегающим слугой, проникали душистые пары самого аппетитного свойства.

Хозяин с Петром Силычем стояли у столика с закусками и под темную наливку, заедаемую паюсной икрой, беседовали о недавней игре у земского судьи.

– А! Вот и приват-доцент! – оживился Савелий Лукич, завидев Михельсона. – Знали бы вы, Петр Силыч, что это за игрок! Везуч, как черт! Но азартен, как все молодые люди. Вчера ободрал нас с урядником, ровно липку, да тут же все и спустил Тури...

Савелий Лукич поперхнулся.

– Да, господа! – сказал он, откашлявшись. – Прежде, чем мы сядем за стол, я хотел бы сообщить, что жду еще одного гостя.

– Уж не Турицына ли? – криво усмехнулся Бочаров.

– А что же, Петр Силыч, хоть бы и Турицына! Я человек военный, и решительные объяснения мне более по вкусу, чем окольные пересуды! Вам бы нужно поговорить с ним лично и решить дело полюбовно. А то что же это? И не по-соседски даже выходит: один злится, другой дуется... Ну да не беда, вот я вас помирю! – после рюмки наливки к Куратову вернулась вся его обычная живость, военная выправка и громкий командирский голос. Щеки отставного капитана горели румянцем, а усы уже завернулись на гвардейский манер.

– Не правда ли, Конрад Карлович? – он протянул Михельсону полную рюмку. – Мы их помирим!

– Непременно! – кивнул Конрад Карлович, искоса поглядывая на Бочарова.

– Помилуйте, господа! Да ведь я нисколько не прочь от того! – Петр Силыч проглотил наливку и с хрустом закусил ее рюмкой. – Со своей стороны я даже делал шаги... Не далее, как сегодня утром заезжал к Турицыну, искал примирения, да мне сказали, что он болен. Будто бы ночью случился с ним какой-то припадок или колика... А я так думаю – просто муки больной совести.

– О болезни его я уж слыхал, – гордо заявил Куратов. – Урядник с утра успел побывать у Григория Александровича и только что привез эту весть. Да я расписал ему, каков будет обед, велел снова ехать и непременно привезти Турицына... Надобно вам, Конрад Карлович, знать нашего урядника. Ради такой закуски он мертвого на ноги поставит! Впрочем, они с Турицыным приятели.

В эту самую минуту уже знакомый нам Прохор, инвалидный солдат, исполнявший обязанности лакея, доложил о приезде обоих приятелей.

Урядник вошел с такой поспешностью, будто боялся опоздать к отходу Ноева Ковчега. Если бы доблестный страж не тащил за собой под руку Григория Александровича, так, пожалуй, вбежал бы бегом. Турицын же, напротив, в каком-то подобии сна лишь косвенно переставлял ноги и почти въехал в столовую на уряднике. Здесь неразлучная пара, наконец, распалась: урядник без лишних разговоров проследовал к закускам, а Турицын был принят в объятия хозяином.

– Душа моя, Григорий Александрович! – Куратов троекратно расцеловал гостя, словно не виделся с ним Бог знает сколько времени. – Скажите же, как ваше драгоценное здоровье? Все прошло, не правда ли?

– Правда... ли, – глаза Григория Александровича блуждали. Казалось, он не узнавал ни хозяина, ни места, куда его привезли. – Здоровье... да. Прошло.

– И слава Богу! – заключил хозяин. – А то мы уж испугались...

– Кого испугались? – Турицын вдруг встревожился.

– За вас, за вас, почтеннейший! Ну да вам-то бояться нечего, – поспешно добавил Куратов. – Поверьте моему опыту: один бокал вина – и все совершенно пройдет! Вот и доктор советует...

«Я советую?» – удивился Михельсон, но ничего не сказал.

– Господа, прошу к столу! Конрад Карлович! Петр Силыч! Где же он?

Хозяин и не заметил, как Бочаров, вытянувшись в черную дымную струю, мгновенно перетек через всю комнату к своему месту за столом. Он поместился напротив урядника, который успел-таки сесть еще раньше.

Бутылка шампанского, обернув себя салфеткой, выстрелив в потолок пробкой, вспорхнула над столом, чтобы наполнить бокалы. Никто не обращал на нее внимания.

Григорий Александрович Турицын долго невидящим взором глядел через стол на Михельсона. Затем некое подобие мысли или воспоминания промелькнуло в его глазах.

– А! Здравствуйте, Конрад Карлович, – произнес он печально.

– Мое почтение, – ответил Михельсон, несколько удивленный запоздалым приветствием. – Как чувствуете себя?

– Значит, вы все-таки поехали туда... – не отвечая на вопрос, продолжал Турицын. – А ведь клялись мне, что и ногою не ступите в лес...

При слове «Лес» свечи в канделябре, стоявшем на столе, вдруг вспыхнули бенгальским огнем и ярко осветили лицо Турицына, хотя в комнате и без того было светло. Никто, казалось, не заметил этого, только Петр Силыч Бочаров придвинулся ближе и устремил на говорившего пронзительный взгляд.

– В лес? – переспросил он. – В какой это лес?