Да… Здорóво… Что ж ты, друг ситный, — из коечки взяли? Живьем? Неожиданность? Какая такая неожиданность? У хорошего комиссара не может быть неожиданностей, всё должно быть предусмотрено. Видеть сквозь землю на два метра должен. Что тебе делать? Сиди и жди. Пришлю другого. Да, сейчас катер высылаю. А тебя куда? А вот куда надо будет, туда и пойдешь… Да смотри, чтобы с тобой опять неожиданность не приключилась… Выручать больше не буду. Иди, иди, чай пей…
Секретарь. Начальник штаба базы и начарт прибыли, товарищ член Военного Совета.
Воронов. А, зови, зови…
Здравствуйте, товарищ начальник штаба, товарищ начарт… Садитесь… Срочное дело, побеспокоил так рано… Ночью произошло восстание на «Обручеве».
Буткевич. Не может быть!
Воронов. Нет, вот — может!
Рыбалтовский. Что же предприняли восставшие?..
Воронов. А мы и предпринять ничего не дали. Предъявили ультиматум от имени Военного Совета Балтийского флота, и они сдались.
Буткевич. Не может быть! То есть так и должно быть.
Воронов. Да, вот о чем хотел поговорить, поскольку «Обручев» уже успокоен. Не слишком ли часты эта мятежи на фортах, товарищ начальник артиллерии? Ваше ведомство…
Буткевич. Задумываюсь… И прихожу к выводу, что недостаточен партийный контроль. Прошу извинить, я лишь беспартийный специалист, техник, но глубоко принимаю всё происходящее к сердцу. Да, недостаточен контроль… ваших, партийных сил… Сказывается, очевидно, и недостаток воспитательной работы. Понимаю — кадры партийцев слабы, нет еще достаточного опыта, навыков… Не всегда умеют уловить настроение команд… Сами изволите припомнить рапорт комиссара: «Всё в порядке, настроение команд твердое, бодрое»… А вдруг — и происшествия… Значит, товарищи партийцы не улавливают истинного положения вещей.
Воронов. Полагаю, что уловят, а может, уже уловили…
Буткевич. Тем лучше. А вообще тут сложный комплекс… Но прежде всего советовал бы обратить внимание именно на кадры партийцев. Недостатки их работы вряд ли можно оспаривать…
Рыбалтовский. Николай Николаевич во многом прав.
Секретарь
Воронов. Кто такие?
Секретарь. Один военный моряк и одна женщина. Разрешите ввести.
Воронов. Вот случай толком узнать о Красной Горке. Введите.
Воронов. Вот, послушаем…
Перебежчик. Военный моряк команды службы связи форта Красная Горка член партии Семен Свиридов.
Воронов
Женщина. Я — жена командира товарища Василия Березкина. Муж мой был на шестидюймовой батарее. Его расстреляли там…
Воронов. Вы успокойтесь. Товарищ Свиридов, расскажите, что произошло на форту и как вы бежали.
Перебежчик. Есть. Двенадцатого, позавчера белые подошли к форту. Мы изготовились к бою. Но ночью Неклюдов со своими пулеметчиками — плохо настроенная, порченая рота — окружил бараки и арестовал коммунистов. Днем тринадцатого Неклюдов передал радио: одно в Биоркэ англичанам — я ваш, мол; другое в Кронштадт: присоединяйтесь — или будете сметены ураганным огнем.
Воронов. Это их и ждет.
Перебежчик. Больше всех лютовал старый царский офицер с двенадцатидюймовой батареи Куприянов… Он всё в Кронштадт до этого ездил. Да — вот к начальнику артиллерии.
Буткевич. Да, да… вспоминаю… Какой двуличный подлец!
Перебежчик. Сидим арестованные. Пели «Интернационал», «Смело, товарищи», «Вы жертвою пали»… На рассвете пришли офицеры. Вызвали Мартынова, председателя Кронштадтского Совета и других товарищей. Мы стали прощаться. Мартынов крикнул: «Прощайте! Оставайтесь живы! Привет товарищам. Да здравствует Коммуна!» Понял я, что и нам скоро конец. Полез к окну, протискался вниз головой, упал на мешки с песком, еще за мной лезут, я побежал, оборвался на проволоке, но убежал…
Воронов. Значит, сегодня расстреливали группами?
Перебежчик. Да. Неклюдов, кроме того, запер роту матросов, которая целиком против него. Сидят ребята…
Воронов