Незабываемые встречи

Однажды я прочитал повести «Мытарства» и «Среди рабочих» неизвестного мне писателя Семена Подъячева. Они понравились мне и крестьянам, я словно нашел клад. Передо мною предстал еще один интересный писатель. Подъячев рассказывал о своих героях с такой поразительной простотой и юмором, что многие из слушателей быстро запоминали содержание его произведений.

И если не было у меня под рукой других книг, опять просили:

— Почитай, Петрович, что-нибудь из Подъячева.

— Да ведь все уже читано.

— Ничего, почитай еще, очень уж интересно.

И начинали разговоры о героях Подъячева.

— До чего могут дойти люди, что в тюрьме, говорят, лучше для них, чем в несчастном работном доме…

Это затрагивало интересы крестьянской бедноты и нравилось им, что вот есть писатель, который понимает их положение и сочувствует им…

Деревня хотя и считалась «своей», но в ней жили только дальние родственники — сущая беднота малоземельная. Ждать от них какой-либо материальной помощи не приходилось.

Волей-неволей пришлось перебраться в город, поступить в типографию переплетчиком. Крестьяне и тут не забывали. Каждое воскресенье они нас навещали, брали пачками разные газеты для чтения, спрашивали, нет ли каких новых рассказов Семена Подъячева.

Через некоторое время меня вызвали на службу в г. Петропавловск, Акмолинской области, в контору по приемке и отправке экспортного масла за границу, затем перевели в Курган, потом в Барнаул. И везде я следил за журналами, не появится ли что-нибудь нового из рассказов Подъячева. Но долго ничего не появлялось.

И здесь нашлось много слушателей, любивших такие рассказы Подъячева, как «С новостями пришел», «Свое взяли», «Сон Калистрата Степановича», «На спокое», «За грибками, за ягодками», «Шпитаты», «Забытые» и т. д.

Мы горячо полюбили «Павлыча». Таким он стал родным, близким, словно жил с нами. Хотелось знать уже больше об авторе как о человеке.

В 1922 году я перебрался в Ярославль на фабрику «Красный Перекоп». Администрация фабрики помнила меня как организатора подпольных кружков и первого библиотекаря. Сразу мне дали квартиру в Петропавловском парке.

У нас часто устраивались чтения произведений разных писателей. Тогда еще были в ходу Аверченко и Зощенко, а потом их заменили Шишков и Подъячев. В 1923 году в Москве в редакции газеты «Беднота» я узнал адрес С. Подъячева.

«Ну вот, — думал я, выходя из редакции, — наконец попался мне голубчик. Напишу-ка тебе письмецо дружеское».

Ответа ждал недолго, но написал его не сам «Павлыч», а сын Анатолий. И писал он мне, что «Павлыч» болен, просит приезжать в Обольяново погостить…

В конце мая я направился в Москву, а там устроился в автобус и покатил в Обольяново.

Дорога шоссейная, местность холмистая. По сторонам мелькают дачи и деревушки. Быстро мчится автобус, особенно под уклон и через мостики. За эти полтора часа дороги припомнилось, как в первый раз были прочитаны в «Русском богатстве» его повести, а потом бесчисленные чтения его книг в Сибири.

Вот и Обольяново. Из-за густой зелени парка ярко блеснул крест колокольни, сквозь деревья засверкал пруд и, наконец, барский двухэтажный дом, окруженный разными пристройками служб, конюшни и общежитий для челяди. В этой усадьбе, принадлежащей графу Олсуфьеву, не раз гостил Лев Толстой. Здесь в одной из комнат им был написан рассказ «Хозяин и работник». Теперь здесь жил Семен Павлович Подъячев.

Вот она, обольяновская почта. В широком одноэтажном доме должна быть и квартира Павлыча. Постучал в дверь. Молодая красивая женщина, жена Анатолия Подъячева, спросила.

— Вам кого?

— Семена Павловича.

— Проходите.

На наш разговор сошлись все обитатели дома, кроме Семена Павловича.

Мария Степановна, жена Подъячева, провела меня в комнату, в кабинет «Павлыча». Он неподвижно лежал на кровати с желтым, сухим лицом, длинным, заострившимся носом, крупными морщинами на лице, и мелкими — около веселых ласковых глаз…

Подъячев улыбнулся и заговорил слабым голосом:

— Вот и хорошо, что приехал, а я вот… видишь, какой… И говорить и читать запрещено… Только вот слушаю радио. Больше двух недель лежу… Тяпнуло поясницу, и другие боли пристали… Пошевелиться не могу…

— А ты бы, Павлыч, присечкой полечил, может, и помогло бы, — посоветовал я.

Он только слегка улыбнулся, хотел махнуть рукой, но не смог, приподнял ее и бессильно уронил на постель.

— Угощайте гостя-то, — сказал он. А Мария Степановна как бы пояснила:

— Вот он, герой-то мой, каким стал, полюбуйтесь-ка на него.

«Так вот все то, что я любил. Больной, прикованный к постели человек». Я едва удержался, чтобы не заплакать…

Не желая больше утомлять больного, все потихоньку вышли из комнаты.

Семен Павлович Подъячев, Иван Петрович Малютин и его дочь Антонина.

Квартира Подъячева была большая и светлая, в четыре комнаты. Меня устроили рядом с комнатой Павлыча. И когда у него появлялось хорошее настроение и желание поговорить, он слабым голосом звал:

— Петрович, заходи ко мне в гости… поговорим…

Я заходил, подвигал стул ближе к кровати и присаживался.