Незабываемые дни

Вера приглядывалась к Клопикову, ко всей его обмякшей фигуре, такой необычной для вертлявого начальника полиции, прислушивалась к его словам, в которых звучала какая-то обида и недовольство собой.

— Сколько я повидал всего, чего только не испытал в жизни, боже мой, боже! А что я приобрел раньше за свои смелые мысли, за то, что хотел орлом-соколом летать, чтобы боялась меня разная мелкая пташка? Ничего не приобрел. Сидел, как уж под колодой, и от злости аж позеленел весь, как жаба на болоте.

— На кого же вы злитесь, Орест Адамович?

— Как на кого? На людей, на кого же больше? Они же мне крылья подрезали, очень даже просто-с!

— Однако вы в большие начальники выбились. Чего же вам на людей обижаться?

— А разве они меня вывели в люди? Я сам! Я, Орест Адамович, своим умом, своей сноровкой, своим путем. Разумеется, теперь бы мне только и жить. Может, в моем житье-бытье немного запоздал расцвет, как-никак, скоро шестьдесят годков стукнет с того дня, как породила меня мать, дай ей, боже, вечный покой, мученице! Все там будем… — Клопиков расчувствовался и, вынув платок из кармана, высморкался, стараясь не издавать трубных звуков при этой деликатной операции. Неудобно: напротив — барышня и тут же рядом — дверь в кабинет начальника…

— Как известно вам, житье мое нынешнее, дай бог каждому. И почтение, и уважение. Боятся. Знают, что я могу вот этой ручкой в бараний рог согнуть. И не пикнешь при этом, ибо дал господь бог большую силу моей деснице… Однако, как сказано в священном писании: во гресех роди мя мати моя… Живу, стараюсь, а трудов моих не замечают. Не ценят-с. И что хуже всего: на все мое старание косо поглядывают, усердия моего не хотят видеть, будто я стараюсь не за совесть, а за страх, или только за марки, за жалование, за паек. Хотят, чтобы я был всемогущим… Разумеется, ничего не скажешь против этого. Но всемогущ только бог, нет у меня таких сил, чтобы я сразу мог выполнять все, что мне приказывают. Вот дай им партизанского командира. А он только того и ждет, чтобы я пришел и взял его. Так его и возьмешь! Правда, мы его малость перехитрили, все отродье его забрали, теперь он и сам наших ручек не минет.

— О каком отродье вы говорите?

— Да о детях его. Он думает, что спрятался в лесу, так мы его и не достанем.

— Вы, оказывается, хитрый, Орест Адамович. Но теперь вы хлопот не оберетесь, как бы не выкрали детей из полиции.

— А зачем нам держать их здесь? Если б они узнали, где находятся дети, могли бы случиться разные неприятности. А мы их отослали подальше, в соседний район. Гарнизон там сильный, да никто и не знает, что они там… дети эти самые.

— Хлопотливая, однако, у вас служба, беспокойная.

— И не говорите. Дыхнуть некогда. С хорошим человеком словом перемолвиться и то времени нет. Вот разве с вами отведешь порой душу, потому что вы человека понимаете и сочувствуете ему. Одно ваше ласковое слово, а человеку радость и на душе покой. И так приятно, одно наслаждение. Вот гляжу на вас и дивлюсь: маленький такой человечек, можно сказать… ну, не в обиду вам будет сказано, как воробышек, а силу имеет большую, ах ты, боже мой, боже! Вы ж такая хорошая, что даже, по скромности своей, не понимаете или не хотите понять. Вы, между нами говоря, настоящая принцесса.

— Ну что вы говорите!

— Принцесса… и очень даже просто-с… А я уж с просьбицей к вам, с небольшой: при удобном случае вы им, начальству нашему, намекните, что просить их хотел, благодетеля нашего, чтобы они осчастливили меня в день моего ангела, да побоялся. Где уж нам, простым людям, надеяться на такую милость. Просто скажите ему, что для приличия пригласить хотел, а то они, благодетель наш, и обидеться могут. И вас прошу, слезно прошу, не отказать в моей просьбе, да и ко мне на праздник загляните. Как-никак, и у меня будет, как в порядочном доме в доброе старое время: что человек пожелает, то ему и будет. Ну, птичьего, может, молока, как говорится, не достанешь. И барышням хватит чем полакомиться. Так прошу, очень прошу!

— Когда вы думаете справлять свои именины?

— А в воскресенье.

— И где?

— Да в доме моем, который пожаловали мне, спасибо им, наши хозяева. Это хотя и на окраине, но живу там, слава богу, спокойно. Склады там немецкие, так рядом со мной охрана ихняя. Заодно и меня охраняют от всякой напасти. И живу, как у Христа за пазухой. Немного боязно было во время налета, еще угодит шальная бомба в склад, тогда и читай богородицу. Но бог миловал, по станции все садили. Так не забудьте, миленькая, о моей просьбице. Век буду бога за вас молить, чтобы хорошего женишка вам послал. И отблагодарю тоже, чем смогу. Так ручку хоть дайте на прощанье, пора уж и на службицу итти.

17

Заслонов и Хорошев пришли на работу под вечер. На станции и около депо суетились немцы. Мобилизованные из ближайших деревень крестьяне расчищали пути, заваленные железным ломом. Несколько немецких бригад, прибывшие со специальными аварийными поездами из Минска, спешно ремонтировали основные пути.

Еще по дороге в депо Хорошев спросил инженера:

— Что мне делать, господин начальник?