Незабываемые дни

— Видать, не наш уголек, Чичин?

— Сам видишь. Привозной. Дрянной уголек, слишком большая зольность. Но наш он или не наш, а службу нам сослужит.

Из кармана ватника Чичин вынул небольшой кусочек угля, который мало чем отличался от кусков, взятых им из кучи. Положил его в одну из куч.

— Ну, ползи, брат, ползунок, ползи, ищи фашистам долю! Пойдем, Хорошев, проведаем, пожалуй, Чмаруцьку.

Оба сразу сделались серьезными, молчаливыми. И лица их стали еще более суровыми, когда со стороны входных стрелок послышались один за другим гулкие гудки прибывающего поезда.

— Глянь-ка, аж с двумя паровозами жарят!

Чмаруцька был так занят своей работой, что и не заметил, как в его сторожку вошли Чичин и Хорошев. Он выгребал из печурки печеную картошку, обжигая руки, сердито ворчал.

— Что ты, Чмаруцька, бушуешь?

— А, это вы?

— Это мы.

— А мне не до шуток, брат ты мой! Сколько раз жене говорил, чтобы не давала мне этой желтой картошки. Воды в ней слишком много, сочности и в помине нет, никакого вкуса нет в печеной. Так ей говори — не говори, а она на своем поставит. Где я, говорит, на всех вас хорошей картошки наберу, у меня и дети на руках, у меня и коза… Это она меня, извините, на одну линию с козой поставила… Как вам это нравится? — И аж вздохнул тут Чмаруцька, налегая на печеную картошку и угощая приятелей. Услышав шум за дверью, он выглянул в окошко и чуть не поперхнулся: — Опять заявились на мою голову, чтоб им ноги поотсыхали!

От эшелона, стоявшего на станции, бежали через пути несколько солдат с ведрами и порожними ящиками. Они мчались к угольным кучам, облепили их как саранча, брали уголь.

— Все хвалятся своими порядками, а чтобы из одной кучи брать, так на это у них ума не хватает, всю работу мне испортят, придется все сызнова начинать.

И до того разволновался Чмаруцька, что и про картошку забыл, все глядел в окно, ругался. Глядели в окошко и Чичин с Хорошевым и тоже волновались.

Один за другим раздались протяжные гудки паровозов. Солдаты бросились со всех ног к вагонам. Набирая скорость, поезд уходил со станции.

— Ох, черти! — как бы в изнеможении произнес Чичин и, отвернувшись от окошка, опустился на лавку.

— Не может этого быть… — словно размышляя вслух, заметил Хорошев, провожая взглядом последний вагон.

Чмаруцька недоумевающе посмотрел на него и вновь принялся за свой неоконченный обед. В это мгновенье с большой силой рвануло дверь, так что она распахнулась настежь, и так оглушительно грохнуло, что в окошке дробно-дробно зазвенели стекла. Вслед за тем раздались тревожные гудки паровозов.

Чмаруцька сразу побледнел.

— Не иначе — бомбят!

Выбежав из будки, он задрал голову, но ничего подозрительного там не заметил.

Чичин и Хорошев глядели на только что отошедший эшелон. Он уже остановился. Над самой серединой его стоял столб желтого дыма и медленно рассеивался, таял. Над несколькими вагонами вздымалось пламя. А от вагона, стоявшего посредине, почти ничего не осталось, торчали только обугленные ребра и скрюченное железо. Вокруг бегали и суетились немцы.

Наконец, паровозы тронулись, отвели переднюю уцелевшую часть эшелона. Со станции подошел запасный паровоз и, прицепив задние вагоны, оттянул их назад. Несколько вагонов, как свечи, догорали около выходных стрелок.

А Чмаруцька уже рассказывал группе деповцев, вышедших поглядеть на случившееся, что он первый услышал взрыв.

— Как бабахнет, брат ты мой, как грохнет, так аж под самое небо! А это ж буфер летел, целый буфер, брат ты мой!

— Наш или немецкий?

— Этого, брат ты мой, не знаю, — растерянно сказал Чмаруцька.

— Он клейма не разглядел! — поддел кто-то рассказчика.

— А тебе все шуточки! Ты поглядел бы, как все началось. Небось, сам в депо сидел, а это у меня на глазах случилось.

— Что ни говори, набрался ты, Чмаруцька, страху!

— С вами, зубоскалами, поговоришь! — И Чмаруцька смущенно замолчал. Он собирался еще что-то сказать, но Штрипке, который в это время шел вместе с Заслоновым от эшелона, сердито прикрикнул на них:

— Чего глазеете? Чего не видели? Работать, работать!

Люди разошлись по своим местам. Проходя мимо Чичина, Заслонов как-то особенно посмотрел на него. Тот в ответ еле заметно повел глазами. Какое-то подобие улыбки промелькнуло в уголках губ инженера, и он, не останавливаясь, прошел в контору вслед за Штрипке.

2

Александр Демьянович немного прихворнул в дороге, и они с Надей остановились в одной деревне отдохнуть денек в хате, которую порекомендовал им дежурный проводник.

Было уже под вечер, когда по деревенской улице с гиком и криком пронеслась группа всадников, примерно человек пятнадцать.

— Кто это такие? — тревожно спросила Надя у хозяйки дома, в котором они ночевали.

Та выглянула в окно, присмотрелась:

— А это снова байсаки.

В голосе ее прозвучали нотки не то пренебрежения, не то недовольства.

— Какие байсаки?

— Да партизаны — они частенько сюда наведываются и в хате у меня были. Но, по правде сказать, это такие партизаны, что лучше бы их вовсе не было…

— А почему?

— Да что о них толковать, босяках.

— Почему босяках?