NEXT-3: Дюбин снимает маску

«Красиво» распрощавшись с недавно горячо любимой девушкой, коварный соблазнитель постарался изгнать ее образ из головы и сердца. Поначалу не получалось — Сашенька вцепилась в сознание острыми коготками, никак не хотела покидать полюбившееся ей местечко. Но не прошло и часа, как угрызения совести перестали терзать парня. Все в жизни меняется, утвердился он на позиции правдолюбца, и привязанности и антипатии. Стоит ли терзать себя, когда впереди его ожидает новая встреча и новая работа? Сашка поболеет, поплачет и успокоится. В этом ей поможет новая любовь к тому же Витьке, парне с третьего курса.

Самолечение помогло — образ девушки померк, потом вообще исчез.

Следующий визит — в коттедж Кирсановых. Федечка не особенно уважал будущую свою мачеху, но вежливость и обязательность — закон для настоящего джентльмена. Без этого он превращается в дикаря, папуаса.

Как принято, они почаевничали, обменялись мнениями по поводу мерзкой погоды и непредсказуемого подпрыгивания цен. Ольга Сергеевна, с присущей всем женщинам проницательностью, ожидала главного.

Наконец, пасынок, помолчав, признался в причине своего посещения.

— Понимаете, Ольга Сергеевна, я просто не мог уехать, не объяснив вам своих мотивов. Да и какие мотивы, когда Белугин погиб... Так, малозначащие наблюдения...

Кирсанова вытерла повлажневшие глаза.

— Гибель Петра Алексеевича для меня трагедия. Это ужасно...

— Действительно, ужасно... Лишь бы в этом ужасе не было закономерности.

«Мачеха» подняла голову и пристально поглядела в лицо Федечки.

— У тебя есть основания?

— Как сказать? И да, и нет. Пока ничего определенного. Если буду знать точно, обязательно скажу... Всех вам благ... Счастливо!

— Погоди. Еще один вопрос... Извини, не совсем вежливый... Ты уедешь, так и не помирившись с отцом?

Действительно, бестактный! Федечка никогда не мирился с попытками лезть в его жизнь, но спрашивает не посторонний человек — подруга отца.

— Я с ним не ссорился.. Только, когда собеседник уверяет, что мои планы маленького вторжения в провинциальный городишко равносильны уничтожению целой провинции, трудно оставаться спокойным.

— Он любит тебя и боится...

— И я люблю его, — нехотя признался Федечка. — Но это вовсе не значит, что любимого сына разрешено записывать чуть ли не в приверженности к утилитарной биоэтики. И долдонить об этом через каждые пять минут.

— Куда записывать? — не поняла Кирсанова. — В какую еще биоэтику? Бог с тобой, Федя! Лавр и слов таких не выговорит.

— Поясняю: утилитарные биоэтики — такая всемирная тусовка ученых садистов, которые всерьез доказывают, что слабых нужно убирать для того, чтобы сильные становились еще сильней. Понятно излагаю?

— Более или менее понятно... Одно только не ясно: как убрать?

Федечка усмехнулся. До чего же тупы окружающие его люди! Ни сообразительности, ни примитивной фантазии, разложи им по полочкам и бирки приклей! Раньше он считал Кирсанову более умной, теперь приходится усомниться.

— Совсем убрать. На фиг! Не помогать, не лечить... Ну, и так далее. Всех, от больных младенцев до стариков. Вот любимый папочка и упрекнул меня в планах истребить нищий городок в целях строительства на его месте города будущего. Одним словом, записал в фашисты.

Переубеждать самонадеянного мальчишку все равно, что пытаться пробить головой железобетонную стену. Бесполезная трата сил и нервов.

— Оба хороши. Два сапога пара.

— Не переживайте, Ольга Сергеевна, со временем все утрясется. Оно, это время, и лечит и калечит. Чаще лечит... Жаль попрощаться с Иваном не удалось... Впрочем, может быть оно и к лучшему. Слишком он у вас... электрический... На свадьбу, надеюсь, пригласите?

— Не уверена, что она состоится...

Федечка с удивлением и с недоверием поглядел на женщину.

— Нет. вы уж, пожалуйста, не сомневайтесь! Даже не думайте об этом! А то отец, если не женится, обставит отремонтированную квартиру столами «Юсси» и затоскует. Тем более, меня рядом не будет — орать не на кого. Папа без дела ни дня не может, помрет, не дай Бог. Без дела и без ора.

— Опомнись, болтун! Разве женитьбы — это дело?

— Для отца? Еще какое! Подозреваю — намного страшней, чем управлять «Империей».

— Выяснилось, что я ничем и никем не управляю. Там продолжают умирать. Началось с Володи, моего первого супруга... Сейчас — Петр Алексеевич... Кто на очереди? Страшно подумать.

— Умирают везде...

Ничего не об»яснив, только туманно предупредив о грозящей опасности, Лавриков-младший

уехал.

Разговаривая с Ольгой Сергеевной, отвечая на ее вопросы, соглашаясь и протестуя, он не переставал думать об отце. Добром и жестком, веселом и грустном, занудливом и внимательном человеке, которого сам Бог послал ему...

Лавр тоже думал о сыне. Пожалуй, впервые в жизнь он был таким растерянным. Даже, если точнее, безвольным. Ранее мифическая опасность, якобы, нависшая над Федечкой, после визита Мамыкина и убийства Белугина превратилась в реальность.