Невыразимый эфир

Дорогу к старому городу обрамляли тщедушные деревья. Ни листьев, ни цветов, ни плодов — только тонкие ветки с крохотными почками, говорящими о вырождении. Да еще сухая трава — первая увиденная ими трава спустя столько километров, похожая на всклокоченные волосы, на ведьмину гриву мышиного цвета. На земле в пыли валялись листы гофрированного железа и обломки кровельного покрытия. Вдоль дороги пролегала сточная канава, закрытая пластиковой решеткой, и повсюду в этом мертвом саду громоздились кучи полусгнившего мусора. Наконец они вышли к первой бетонной коробке, многоквартирному улью, чьи ячейки были насквозь пусты, глаза слепы, а уста немы. Через разбитые стекла как вор проникал солнечный свет. Старомодные обои отклеились от влажных стен, а свинцовая краска растрескалась. Сквозь щели в стенах пророс плющ. Бетонная кладка не являлась препятствием на пути живого стебля, который стал еще толще и казался липким из-за стекавшего по нему густого сока. Растение теперь источало запах, который, впрочем, нельзя было назвать неприятным — смесь корицы и ванили. Стебель неуклонно рвался вперед, не принимая никаких компромиссов, не обращая внимания на пилястры, фундаменты или развалины строений, давя и сминая все на своем пути. Он был настолько внушителен, что можно было легко вообразить, будто мертвый город когда-то был построен вокруг этой зеленой артерии и только ради нее. Длинная цепь многоэтажек окружала серый парк — заросли жалких деревьев и кустарников, увядших, траченных зимними холодами и летним зноем. Посреди этого поникшего пейзажа возвышалась карусель. Несколько кабинок оторвались и теперь лежали у основания металлического манежа, похожие на забытые лодки у кромки давно исчезнувшего моря. Возле будки, обитой фанерой, были рассыпаны разноцветные жетончики и висела цирковая афиша. Паромщик узнал рисунок — этот же плакат украшал борта разбитой повозки. Все в городе говорило об упадке: ржавчина на металлических конструкциях, обнажившаяся кирпичная кладка. Впрочем, это было не важно, ведь здесь больше никто не жил. Смерть расползлась по этому чумному бараку под открытым небом. Призрачным городом владела неподвижность и усыпляла любое живое сознание. Ничто, казалось, не могло разрушить серое однообразие длинных зданий — ничто, кроме живого стебля, чьи ослепительные изумрудные оттенки буквально разрывали бледность и сумрачность городских кварталов. Крохотные разноцветные огоньки разгорались все ярче, их свечение становилось еще более интенсивным. Внутреннее гудение тоже усилилось. Путники почти не говорили друг с другом, словно опасаясь неосторожными словами замарать тонкую ткань будущих воспоминаний. На каждом углу стоял плотный столб пыли. Несколько раз им попадались ровно уложенные штабеля радиаторов, давным-давно ожидающих, чтобы их наконец погрузили и вывезли. Встречались и остовы автомобилей, когда-то застрявших здесь и ставших добычей медленной коррозии. Груду ржавых железных останков оплетали стебли растений. Они выходили из земли, проникали под капот, прорастали сквозь шины, жадно пожирали обивку салона и пластиковые детали, все более утягивая в почву эту кучу бесполезного мусора. Цветной татуировкой на бледной коже мертвеца казался здесь растительный червь, упорно ползущий к расположенной поблизости промышленной зоне. Паромщик и девушка медленно пробирались сквозь лабиринт пустых бетонных коробок, удерживаясь от искушения войти куда бы то ни было. Наконец они заметили над крышами жалких строений вертикальную линию, соединяющую небо и землю — высокую колонну заводской трубы, похожую на маяк без огня. Ее вершина была угольно-черной. Этот указательный палец, направленный к небосводу, мертвый маяк над бетонным морем, подсказал путникам, что фабрика находится прямо перед ними.

Они решили отклониться от растительной артерии и взобраться на холм, возвышающийся неподалеку. Пройдя через дворик детского сада, они поднялись на добрый десяток метров и наконец получили возможность осмотреться. По другую сторону холма перед ними предстала фабрика. В первую секунду паромщик был поражен зрелищем, что открылось им. Со всех сторон к фабрике стекались десятки живых стеблей, точь-в-точь похожие на хлорофилльный мускул, что привел их сюда. Они проникали и сквозь сплошную ограду, и через изломанные железные решетки, а затем исчезали за мощными стенами главного здания. Фабрика была огромной, состоящей из нескольких корпусов разной высоты. По периметру располагалось множество подсобных помещений. Над строениями, словно Вавилонская башня, возвышалась труба. Монументальное сооружение, по-видимому, примыкало к полуразрушенному своду, чьи выпуклые грани напоминали цирковой шатер. С облегчением, наконец освободившись от тяжкого груза разъедающих сомнений, паромщик показательно выкинул в воздух крепко сжатый кулак и выкрикнул громогласное ура.

— У нас получилось. Смотри! У нас получилось. Мы дошли до фабрики.

— Да, я едва могу поверить. У нас получилось.

— Фабрика на самом деле существует. Осталось только найти комнату вопросов.