Невыразимый эфир

На маленьком заброшенном вокзале в беспорядке застыли вагоны; их металлические панели были изъедены ржавчиной. Они походили на мертвых животных, на угловатые просвечивающиеся насквозь остовы чудовищ, чьи выступающие ребра еще хранили тонкую мембрану атрофированных легких. Мозаичный пол перрона просел под тяжестью прошедших лет, как древняя могила. Железнодорожные пути венчала маленькая будка смотрителя; на щитке этого орлиного гнезда еще сохранилось название населенного пункта — уже нечитаемое, почти полностью стертое неумолимым временем с его дождями и непогодой. Здешняя вечность была окрашена в унылые оттенки тоски и смерти. Электрические провода свисали и раскачивались, как затаившиеся змеи на лианах. В нос путешественникам ударил запах гнилого дерева. То тут, то там они замечали островки разноцветной плесени на сморщенных деревянных панелях и плафонах. На покосившемся стенде, стоящем среди вороха грязной бумаги, пустых бутылок и смятых консервных банок, паромщик увидел схему движения — карту, пришпиленную канцелярскими кнопками за плексигласовым стеклом, пожелтевшим от солнца. Он не спеша подошел; девушка следовала за ним. Левой рукой паромщик быстро смахнул многолетний налет угольной пыли. Он водил пальцем по переплетению черных, синих и оранжевых линий, пытаясь разобраться в хитросплетениях этого лабиринта и определить свое местонахождение на плане. Все ориентиры хорошо согласовались с его рисунком, но были обозначены более конкретно. Паромщик почти сразу угадал деревню и ее окрестности.

— Сейчас мы здесь, — сказал он. — А направляемся мы сюда, — его палец уперся в большой черный квадрат. — Нам надо пройти еще километров десять. Вот эта метка должна обозначать фабрику. Это соответствует моему рисунку.

— Я ничего такого не вижу. Это может означать все, что угодно, — засомневалась девушка.

— Нет! Схема не может врать. Схемы на это не способны. Идти надо сюда, и именно сюда мы и пойдем. Чем дальше мы продвигаемся вперед, тем больше я верю в эту фабрику. Теперь нам надо найти стража или те боксы. Ну, по дороге разберемся. Сейчас мы должны покинуть рельсы и идти прямо на север.

— Мы что, уходим? А мы не можем отдохнуть здесь немного? Там, внизу, есть дома; мы найдем какую-нибудь комнату, а завтра с утра тронемся в путь. Я страшно устала, мне надо поспать.

— Ты уже говоришь об отдыхе? Сейчас всего лишь пять часов вечера. Еще светло; не стоит терять это время.

— Ну нет, усталость сильнее меня. Той ночью я неплохо выспалась, но я больше не могу. Я не отказалась бы остаться здесь на ночь.

— Ты плохо себя чувствуешь? Зона обострила твою болезнь, как ты считаешь?

— Возможно, но я справлюсь. Мне только нужно отдохнуть, а здесь это в самый раз. Думаю, завтра мне будет лучше, — объяснила она.

— Ладно, будь по-твоему. Проявим благоразумие и останемся здесь на ночь. Я обыщу дома. Может, мне удастся найти еду, воду, еще какие-нибудь мелочи, которые могут пригодиться в дороге. Эти оставленные деревни обычно таят в себе несметные богатства. Когда произошла катастрофа, люди ничего не захватили с собой. Просто не смогли. Пусть мы потеряем здесь время, но мы хоть проведем его с выгодой.

Пока они шли по пыльной дороге к первому дому, паромщик снова обратил внимание, насколько усилилась бледность его спутницы. Ей очевидно стало хуже. Он забеспокоился, как бы ее болезнь не осложнилась на этих негостеприимных землях. Последние несколько дней они пребывали в постоянном все возрастающем стрессе. Нагрузка оказалась слишком тяжелой для молодой девушки. Паромщик старался не думать о плохом. Он боялся ее потерять. Он боялся снова погрузиться в омут одиночества своей жалкой жизни.